Угол атаки

Слезы упали на раскрытое уголовное дело, Ирина захлопнула его и убрала в сейф.

Нет у нее сейчас сил вникать в тонкости летной работы. Как будет, так и будет, все равно никто не может заставить ее вынести приговор до того, как сформируется внутреннее убеждение.

Заседать придется не один день и, вероятнее всего, до упора. Опять дети брошены, а Яна, хоть очень помогает по хозяйству, но в качестве получательницы детей из яслей никуда не годится. Работа следователя непредсказуема, на обыске или следственном эксперименте можно так зависнуть, что ребенок у тебя в школу пойдет, прежде чем ты освободишься.

Вечером Ирина собралась на поклон к Гортензии Андреевне, но та вдруг позвонила сама и сказала, что вечером хочет зайти. Ирина удивилась – такое со старушкой бывало редко. Чем теснее они общались, тем больше Гортензия Андреевна боялась быть навязчивой и без приглашения не приходила в гости и не приезжала на дачу.

– Я разбирала шкаф и нашла чудесные отрезы еще того, прежнего качества, не чета современной кисее… – сказала она по телефону.

Ирина некстати подумала, что пройдет время, и она, сама став старушкой, будет втюхивать детям современную кисею как непревзойденное прежнее качество.

– Там и для нас с вами по кофточке, и Володе хватит на песочник, и Егорушке тоже можно что-нибудь придумать, расцветка самая нейтральная, даже можно сказать мальчиковая, стыдно ему не будет, – трещала Гортензия Андреевна с необычным для нее воодушевлением, – я бы мерки сняла, ваши-то у меня есть, Ира, а дети быстро растут…

Заверив старушку, что будет очень рада ее видеть, Ирина попрощалась, и заплакала еще сильнее от мысли, что ее мерки у Гортензии Андреевны скоро потеряют актуальность.

Пришлось запереть кабинет и как следует прореветься, на всякий случай спрятавшись под письменным столом.

От слез стало немного полегче. Ирина высморкалась, причесалась, промокнула лицо салфеткой, смоченной в воде для чая, благо та была холодная, и почувствовала, что снова готова работать.

Чтобы скрыть следы слез, она с трудом открыла старинную раму и выставила лицо под майский ветерок. Сколько раз в жизни она так плакала и предавалась отчаянию, а ведь настоящее горе стоит за порогом только сейчас…

Стыдно вспомнить, как она убивалась после развода, как страдала, что любовник никак не разведется и не женится. Сердце себе рвала, умирала, а ведь то было не горе, а просто из ее жизни уходили чужие, равнодушные люди. И это не тоска по любимому, не боль утраты, а самая низкая зависть кислотой выжигала душу, вот и все. Но чувство было мучительное, лишало ее сил, самообладания, работоспособности, так что она чуть не спилась только оттого, что не было в ее владении такого престижного предмета, как муж, и нечем было похвастаться перед подружками. На самом краю она тогда удержалась…

Ну что ж, теперь тем более нельзя раскисать и давать себе поблажки, слишком много людей от нее зависит. Егор с Володей, Кирилл и маленькое существо, с которым еще непонятно как следует поступить. Все они нуждаются в ней, и в первую очередь в ее здравом рассудке.

Последний раз всхлипнув, Ирина улыбнулась. Жизнь с Кириллом разбаловала ее несказанно, последние годы она не тянула воз семейной жизни, как полагается настоящей советской женщине, а весело бежала в одной упряжке с мужем.

Придется снова привыкать к трудностям, и первое, что надо сделать, – это научиться держать себя в руках. Истерики на судьбу Кирилла не повлияют, и беременность от них не рассосется, так нечего их и закатывать.

Выглянув в коридор и обнаружив, что никого из сотрудников не видно, Ирина быстро прошмыгнула в туалет, как следует вымыла лицо холодной водой и слегка припудрила покрасневший нос. Если не приглядываться, то и незаметно, что она плакала.

Пожалуй, можно показаться на глаза председателю, чтобы обсудить технические детали предстоящего процесса, в частности, следует ли делать его закрытым, как предполагал Макаров.

Павел Михайлович встретил ее радушно, сказал, что только хотел вызывать, а Ирина Андреевна сама тут как тут. Телепатия, не иначе.

Вчера он был в горкоме, еще раз согласовал некоторые детали с руководящей и направляющей, и вот какой расклад на текущий момент: наверху по-прежнему не требуют сурового приговора, достаточно, если он будет обвинительным. Поскольку соответствующее ведомство сработало как всегда на «отлично», засветило пленки у редких счастливцев, оказавшихся поблизости от происшествия с фотоаппаратом, а в дальнейшем проследило, чтобы информация не просочилась в прессу, то дерзкая посадка на воду не получила общественного резонанса, оставшись на уровне сплетни, которой суждено или забыться, или превратиться в городскую легенду. Никто не знает, что пилотов судят, они москвичи, близкой родни, которая могла бы поднять волну, у них в Ленинграде нет, так что большой необходимости делать процесс закрытым нет. Он и так пройдет незаметно, зато не будет к чему придраться, если пилоты начнут строчить в вышестоящие инстанции.