Угол атаки

– Спокойно проведете, Ирочка, обстоятельно и дотошно, как вы умеете это делать, – улыбнулся Павел Михайлович, – я только хотел бы обратить ваше внимание на один тонкий момент. Чудесное спасение всегда завораживает. Самолет был на волосок от гибели, но вдруг летчик собрался, ухватил за хвост один-единственный шанс из миллиона и вырвал людей из лап смерти. Это почти воскресение, победа над смертью, и такая история обладает мощнейшим обаянием для любого человеческого существа. Ничего удивительного, если вы проникнетесь этим обаянием и станете смотреть на наших подсудимых как на героев или даже полубогов. Когда такое случится, напомните себе, что мы судим граждан за конкретные преступления, а не по совокупности работ. Мастерство и подвиг не отменяют преступной халатности, которая к этому подвигу привела.

– Спасибо, – кивнула Ирина, – учту.

– Я верю в ваше здравомыслие, Ирина Андреевна, но если вдруг возникнут вопросы, пожалуйста, сразу обращайтесь. Помогу чем только смогу. Собственно, я уже начал, – улыбнулся председатель, – заседателей подобрал вам сказочных, просто мед, именины сердца.

– Н-да?

– Интеллигенция, как вы любите, – Павел Михайлович поцеловал кончики своих пальцев, – дама-пушкиновед из института русской литературы и университетский преподаватель научного атеизма. Умнейшие люди.

Ирина подскочила:

– Вы что, издеваетесь?

Павел Михайлович нахмурился:

– Простите? Я надеялся, что вам будет комфортнее принимать решение вместе с людьми вашего круга…

– С людьми нашего круга хорошо, когда в деле есть тонкие личные мотивы, всякие этические нюансы, а тут служба и техника. Мне бы как раз работягу или в крайнем случае военного, то есть специалистов по гайкам и по инструкциям.

– Ну извините.

– А вы мне кого подсунули? Экзальтированную пушкинистку и человека, который о жизни знает только то, что бога нет! Прекрасно!

– Почему вы решили, что пушкинистка экзальтированная?

– А вы других видели когда-нибудь? – окрысилась Ирина. – Они все чокнутые абсолютно, видно, Александр Сергеевич был такой уж ловелас, что сводит женщин с ума и через двести лет после своей смерти…

– Через сто пятьдесят. Даже сто сорок девять пока.

Ирина осеклась:

– Точно?

– Если он умер в тысяча восемьсот тридцать седьмом, а сейчас у нас восемьдесят шестой, сколько получается?

Павел Михайлович с улыбкой наблюдал, как она высчитывает, загибая пальцы.

– И правда сто сорок девять… Нет, ну вы видите, кого назначаете на сложное техническое дело? Это же будет просто бригада слушательниц хореографических курсов имени Леонардо да Винчи!

– Имеющих о плашках три восьмых дюйма… – подхватил председатель с улыбкой, – ничего, Ирочка. До трех вы считать умеете, надеюсь, а больше по этой статье не положено. Справитесь.

Войдя в квартиру, Гортензия Андреевна немедленно устремилась к швейной машинке, Яна играла с детьми в железную дорогу, так что Ирина осталась наедине со своими мыслями, несмотря на полный дом гостей.

Обед был уже приготовлен той же Яной, оставалось сидеть сложа ручки.

Ирина заглянула в маленькую комнату, где Гортензия Андреевна разложила свое «прежнее качество». Показалось, что точно такой же рисунок она видела совсем недавно в доме тканей, но что удивляться. Советская легкая промышленность не особенно гонится за модой, десятилетиями штампует одно и то же, разве что качество падает.

По одухотворенному виду старой учительницы Ирина поняла, что сейчас у нее ответственный период раскроя, когда надо так расположить все детали, чтобы ни один сантиметр ткани не пропал зря. В такую минуту к человеку лучше не соваться, и Ирина ретировалась.

Яна раскраснелась, пряди выбились из аккуратной прически. Они с Егором пытались выложить рельсы в правильное кольцо, чтобы пустить по нему паровозик, а Володя подкрадывался, как он, наверное, думал, незаметно, выхватывал кусочек полотна и, демонически хохоча, убегал.

– Партизаны рельсы разобрали! – кричал Егор, настигал брата, забирал рельс, и все начиналось снова.

Ирина шепнула ему на ушко, что не нужно шутить такими вещами.

Яна смеялась и, кажется, так увлеклась игрой, что забыла о своих бедах, поэтому Ирина не стала просить, чтобы она не разгуливала детей перед сном.

Постояла в дверях, глядя на веселую возню, и вдруг на ум пришла холодная, спокойная мысль: «Если Кирилл не вернется, он все равно будет с нами».

Это оказалось так просто, что даже голова закружилась. Ирина ушла в кухню и долго сидела там, не включая света, бездумно слушая урчание машин за окном, шелест шин по сухому, совсем уже летнему асфальту, редкий стук капель из подтекающего кухонного крана, голос Яны и детский смех в комнате и не пыталась облечь в слова то важное, наверное, самое важное в жизни, что она только что поняла.

Наконец спохватилась, что пора кормить детей ужином. Вспомнив, что Егор давно просил омлет с колбасой, Ирина потянулась за весами. Яна научила ее тайне правильного омлета – масса яиц должна быть равна массе молока.