Угол падения

– Что вы, разве сейчас такую работу найдешь? Я на оптовом складе, все больше коробки двигаю. По части чернорабочей силы.

– У вас же высшее образование?

– А у кого сейчас не высшее? С этим нынче разве проблемы?

– И не пытаетесь найти что-нибудь получше?

– Знаете, я просто устал. Все это бессмысленно. Миром, к сожалению, управляют дураки, которые мнят себя божками и царствуют, создавая вокруг рай для себе подобных.

Услышав такую пространную и неглупую речь, Леонидов воспрянул духом и стал надеяться, что беседа все-таки состоится.

– Вас очень обидели, Борис Аркадьевич?

– Да не только меня. И всем оказалось плевать, что моему ребенку есть скоро будет нечего. Серебряков-то и так не шибко много платил. Хватало, конечно, чтоб неплохо жить втроем. Жена у меня не работает, ребенок. Да и жили-то как? Одним днем – все казалось, что так оно и будет. Что я, себе в банке импортного пива отказывал, что ли, или мальчишку в этот «Баскин Роббинс» не водил? Накопить ничего не удалось, конечно, все хотелось пожить, как людям. Не думал, что буду вышвырнут, как ненужная тряпка, за дверь. Лишнего я никогда не просил, работал сколько требовалось, и выходные, и проходные, с начальством не спорил, по субботам, если надо было, народ заменял. За что? До сих пор не понимаю. Если пахать, как я, и не угодить, то как же надо поступать, чтобы тебя ценили?

– Если вы так добросовестно работали, как говорите, отчего же Иванов вас невзлюбил?

– Да потому, что дело здесь не конкретно в моей персоне. Мы с Мишей были заодно, знали, что надо в первую очередь продавать, чтобы товар не залежался, как клиента убедить, как план выполнить. Короче, знали, как надо. А Валера столько ляпов начал делать, что никакого терпения не хватало. Ну, разве он допустил бы, чтобы под носом у него народ стучал начальству, что он дурак и ничего не понимает?

– А вы стучали?

– Мы – люди Паши Сергеева. Он нас на работу брал, он с нас и спрашивал. Ну и Серебряков время от времени интересовался, как дела, что лучше продается, как повысить оборот. Прибыль магазина – это моя прибыль, я с нее проценты получал, зачем же мне покрывать дурака, который ничего не смыслит в торговле?

– Если бы я что-то понимал в ваших делах! Один хороший, умный, начальство с ним советуется, а другой дурак, ничего не понимает. Первого гонят взашей, второй получает высокооплачиваемую должность и нанимает себе подобных. Это не логично.

– Зато это жизнь. Миром всегда правит серая посредственность, которая никого не затмевает и всем угодна, потому что не конкурентоспособна.

– Вам сейчас очень тяжело, Борис Аркадьевич?

– Да мне, собственно, немного нужно. Ношу что придется, ем что дают. Не в этом дело. Душе тяжело, не телу. Веры в людей нет. Как Паша ко мне относился, как хвалил, чуть ли не дифирамбы пел, а время пришло, и открестился, как черт от ладана. Теперь живу с опаской, на одной работе работаю, другую приглядываю. Да и сам я никогда больше никому верной собакой не буду, под себя надо грести, под себя.

– Обижены вы были тогда на Серебрякова?

– Да, было. Возненавидел, можно сказать. Даже одно время хотел сделать бомбу и взорвать его «сааб» вместе с владельцем… Спать не мог по ночам, так ненависть била. А когда узнал, что его и без меня шлепнули, так сразу и бессонница прошла. Подумал, что бог шельму метит, нашелся удалец. Покойничек особый талант имел врагов себе наживать. Хорошо, что я взрывчатку тогда не достал, все ж семья, ребенок. Подождать только надо. А там, может, и до Паши очередь дойдет…

– А как насчет «возлюби ближнего своего»?

– Так это ж «как самого себя». А если ты себе противен до омерзения, какая ж может ко всему остальному быть любовь? Нет, господин до всего дознающийся, этим вы меня не проймете. Я теперь человек из самых низов, а в примитивных слоях и желания примитивные: водки напиться да обидчику морду набить.

– Где вы были вечером двадцать девятого августа?

– Естественно, дома. У меня жизнь теперь верный курс имеет: дом – склад, склад – дом. В семь часов и приехал, как обычно.

– Что, и в гости никуда не ходите?

– А знаете, что бывает такая болезнь: «аллергия на людей» называется. Так вот, у меня самая острая форма. Любая человеческая особь чесотку вызывает. Только внутреннюю. В метро еду и озираюсь – не дай бог, кто-нибудь разговоры начнет заводить, даже от безобидного «извините» шарахаюсь.

– Что ж, в таком случае простите, что зашел.

– Ничего. – Его запал явно начинал проходить, Глебов на глазах сдувался, как проколотый воздушный шарик.

– А кто все-таки вы по специальности, Борис Аркадьевич?

– Я? Программист. Пытаюсь, конечно, немного подрабатывать, но поверьте, на складе, с моими безмолвными коробками, куда легче. За компьютер даже не тянет. Компьютер – это информация, а мне сейчас чем меньше знать, тем лучше. К тому же нынче безработных программистов куда больше, чем безработных чернорабочих. Время такое пришло.

– Что ж, позиция спорная, но вполне понятная, остается уточнить маленькую деталь: не видел ли кто-нибудь из соседей вас дома в тот вечер.