Угол падения

– Вас уволили месяц назад, насколько мне известно. А убийство, как правило, вещь не случайная, мотив его зреет не один день. Возможно, вы поможете установить лиц, которые могли быть к этому причастны, угрожали, преследовали, ненавидели. Ну, наконец, объясните свою неприязнь к убитому. Кстати, где вы были вечером двадцать девятого августа?

– Я? Ха-ха-ха! Серьезно? Шлепнул Серебрякова? Двадцать девятое августа? Где был? – Он ржаво засмеялся, скрипя ссохшимся горлом.

– А разве вы не заимели на шефа зуб, когда он распорядился насчет увольнения вас и еще нескольких сотрудников, с которыми вы, Михаил Анатольевич, были в дружеских отношениях?

– Ха! Да я бы и сам ушел из этого гадючника. Охота смотреть на Валеркину харю! Баб нормальных – и тех не осталось. На рожи эти, что ли, смотреть? Никакой эстетики. А мужик без эстетики что конь без этого самого. Никакой работы, когда нет рядом красивых баб. Сплошное гестапо осталось, это если даже очень много выпить – все равно не поможет. Андестенд ми?

– Чего?

– Это по-английски. Понимаете меня, спрашиваю?

– Произношение ваше здорово смущает.

– Это во рту у меня как в туалете. Язык к небу прилип, а похмелиться нечем. Надо бы в магазин сгонять.

– Успеете. Как мужик мужика я вас понимаю. Значит, отсутствие эстетики, как вы это называете, и было основной причиной, по которой вы собирались уйти?

– Да причин было много на самом деле. Главное – неохота торчать целый день в магазине с этими отморозками. На работу – вовремя, с работы – по звонку, как в собачьем питомнике, день пропустил – управляющий докладную строчит, покурить вышел – опять докладная. Не работа – каторга. А я личность, противодействующая угнетению, во мне такие порывы заложены! А тут весь день занят, никакой личной жизни, да и зарплата такая, что душе не развернуться. Да я схалтурю больше. У меня клиенты – кому софт на компьютер поставить, кому агрегат посмотреть, почему зависает, кому графику трехмерную запустить, детишки на ней помешались. В компьютерах я понимаю больше, чем в пылесосах, да и сканер могу посмотреть, принтер тоже не проблема. Эта пластмасса ломается нынче, как семечки. Вот и выходит – там десять баксов, там двадцатка, посерьезнее – так можно и полтинник срубить. А в магазине, в связи с кризисом, у меня последнее время за месяц только триста пятьдесят набегало. Ну, есть справедливость? Сто пятьдесят за квартиру отдай, а на остальные крутись как хочешь. Все выходные приходилось халтурить по частной клиентуре. Так и существовал: неделю на работе упахива-ешься, в выходные по своим. А жить когда?

Пока был коллектив нормальный, можно было еще терпеть. После работы отрывались. Здесь ведь как? То праздники, то дни рождения, то юбилеи, то просто конец рабочей недели – уж раза два в неделю найдется повод погудеть. Девки красивые – опять же есть обо что потереться. Когда в кладовочке, по пьяному делу, и перепихнешься. А мужику – много ли ему надо? У нас с Серебряковым, царство ему небесное, отношения нормальные были, он на это дело глаза закрывал. А если бы я не выпивал – быть бы мне управляющим, народ-то за меня стоял. Но – не могу не халявить. Слабость такая, понимаете? Если надо мной никого нет, так я волю сразу чувствую. Жизненный график их для меня как удавка: срывался иногда и давай гудеть! Конечно, на следующий день опоздание, выговор, снятие премии и все такое разное. В зарплату хлоп – опять стольника нет. А этот урод Валера сек каждый день. А сам такой дурак, что всю работу в магазине завалил. Поэтому я не стал дергаться, когда Паша сказал, что работы в торговом зале осталось только на одного менеджера, потому что был уверен, что оставят Борьку. И ушел я спокойно, у Бориса-то семья, ребенок, ему вкалывать надо, а я птица вольная. Да мне и по фигу, что эта работа, что другая. Потом звоню как-то раз: «Как там, Борис, в нашем магазинчике-то?» – а он мне спокойненько отвечает, что, мол, проработал немногим больше меня, через два дня выперли. Ну, я поинтересовался, что ж там, глобальное сокращение штатов, что ли, управляющий сам принтера выносит с пылесосами? А мой бывший коллега и заявляет, что взят вместо нас двоих один менеджер, мужик тупой, но свой, Валеры двоюродный братец. Тут я психанул, конечно, хотел идти бить рожу этому жирному борову, да тут халтурка подвернулась, день за день, забегался, а потом и остыл вовсе.

Конечно, другана мне жалко стало, хотел Бориса в долю взять, мужик он головастый, да совсем, видать, расклеился: ковыряется на каком-то складе с коробками, от людей шарахается. Не понимаю я его философию. Кому он чего докажет, если будет со своими мозгами и образованием в чернорабочих сидеть. Это как в анекдоте: назло кондуктору пойду пешком. Раза два я еще до Борьки домогался, а потом плюнул, вижу, жмется он, слова едва цедит, так дело у нас с ним и заглохло окончательно.

– А управляющему по морде проехались все-таки разок?