Читаем Угол покоя полностью

– А держать тут оборону, если мы поедем, будет Фрэнк.

– Почему бы и нет?

– Если Томас закажет мне материал, там мы, наверно, больше заработаем, чем здесь. Олли можно оставить у мамы и Бесси, я знаю, что с ними ему лучше, чем со мной.

– Ты хочешь сказать: ты больше заработаешь, – промолвил Оливер, ровно глядя на нее.

– Оливер, ну что ты!

– Два вопроса. Ты готова его оставить? И хочешь ли ты ехать? Если на оба ответ “да”, я напишу Ферду. Он обязан мне платить в любом случае – останусь я или поеду. Я думаю, он не прочь занять меня какой-никакой работой.

Вновь издали подала печальный голос горлица, и ей совсем уж издалека ответила другая. Сюзан слабо усмехнулась, размягчая подернутые солью щеки.

– Оливер, давай поедем! Я все‑таки думаю, что сейчас утро. Прекрасное солнечное утро после плохой погоды. Хочется выскочить из постели и быть веселой и энергичной.

– Хорошо, – сказал Оливер. – Выскакивай из постели и будь веселой и энергичной. А я пойду в контору, посмотрю, что там Фрэнк делает, и, может быть, напишу письмо.

– А если я, со своей стороны, напишу Уолдо Дрейку? Это поможет?

– Не знаю. Поможет?

– Не исключено. Мы же старые знакомые.

Он посмотрел на нее. Пожал плечами.

– Ладно, пиши, если хочешь.

– Это не покажется… использованием связей?

– Думаю, покажется.

– И пусть! – воскликнула она. – Мне все равно.

Часть V

Мичоакан

1

Моя мама умерла, когда мне было два года, мой отец был молчаливый и трудный человек; меня растили дедушка и бабушка. И, по меркам Грасс-Вэлли, я был привилегированный мальчик, сын администратора на руднике “Зодиак” и внук генерального управляющего. Все дети, с которыми я играл, были из семей, работавших на мою семью.

Бабушка во всем уступала моему отцу, казалось – чуть ли не боится его. Безусловно, она признавала свою вину за немногословие, из‑за которого с ним тяжело было иметь дело, и, безусловно, видела во мне второй шанс воспитать идеального джентльмена. Грубые и опасные игры, спуски на свой страх и риск в старые шахты, дальние походы и поездки – с этим жизнь на Западе ее примирила, даже склонила к тому, чтобы это поощрять: пусть мальчик растет мужчиной. Но честность, правдивость, прямодушие, предупредительность, такт, чистота телесная и речевая, восприимчивость к поэзии и природе – за все это, считала бабушка, в ответе она лично. Ни в коем случае не суровая, она часто была настойчива. Она наставляла меня как будто исходя из собственного горького опыта, она задумчиво бдела на берегу моего детства, словно переживая нескончаемое сожаление на теннисоновский лад[108]. Мои отклонения от честности и прямодушия огорчали ее, казалось мне, несоразмерно проступку.

Иногда, принимая приятного ей гостя – Конрада Прагера или еще кого‑нибудь из старых, уже не очень твердых на ногах, друзей, – она, мне слышно было, щебетала на веранде или под перголой, давно уже разобранной, которая была частью прославленного дедушкиного розария. В этих случаях до меня порой доносился ее громкий смех – чистый, заливистый, словно у кокетливой девушки; и это меня удивляло, потому что в обществе моего отца, дедушки и моем она редко смеялась. Наставляя меня, особенно по моральной части, она обычно трясла меня за плечи, медленно и серьезно, и смотрела при этом мне в глаза. Она словно старалась усилием воли склонить меня к добродетели, напоминая Дэви Крокетта[109], который улыбкой сваливал с дерева енота. Я никогда, никогда, никогда не должен в своих поступках опускаться ниже себя. Она знала людей, которые опускались, и в результате выходила беда. Чтобы развить в себе самое ценное, к чему стоит стремиться в жизни, а именно самоуважение, и чтобы быть его достойным, нужно всегда руководствоваться благороднейшими из идеалов, выработанных человечеством за века.

Где‑то на заднем плане ее сознания маячил Томас Хадсон в сияющих доспехах. Его пример определял мою подготовку, как он определял подготовку моего отца. В некоторых отношениях бабушка с тех пор, как отправила моего несчастного испуганного двенадцатилетнего папашу из каньона Бойсе в Школу святого Павла, чтобы сделать из него восточного джентльмена, не научилась ничему. Когда пришло мое время, она с молчаливого папиного согласия послала меня туда же. Утонченность, как гемофилия, передается по женской линии, и она практически неизлечима.

Ребятня Грасс-Вэлли, далекая от утонченности, могла бы испортить маленькому джентльмену жизнь, если бы не два обстоятельства. Во-первых, теплые чувства нашего городка к моему дедушке и дань уважения, которую все в нем обязаны были платить моему отцу. Любого, кто бы ко мне прицепился из мальчишек, вздули бы из благоразумия, или из принципа, или из того и другого. Второе обстоятельство – особые возможности, которые благодаря мне открывались.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези