Угол покоя

– Может быть, потому, что она была тогда при нем, – сказала Сюзан и, мигом устыдившись, воскликнула: – Мне так жаль, что мы висим, как жернов, у тебя на шее!

– Нет никакого жернова.

– Но, если бы не мы, ты бы поехал. Может быть, тебе стоит все‑таки поехать. Жила же я без тебя все время, пока ты начинал. Можно будет, наверно, вернуться с маленьким в Милтон.

Вернуться побежденной, подумала она, вернуться и подтвердить все сомнения Огасты.

– Это не выход.

– Ты ведь знаешь, что я поехала бы в Потоси, если бы не ребенок. И, скорее всего, полюбила бы это место. Я не боюсь лишений, знаешь сам. Но как мы Олли возьмем в такие края? Даже если там есть врач, то наверняка такой же, как доктор Фернесс из асьенды, который шахтера с тремя сломанными ребрами после обрушения лечил от печени. Знал ведь, что с ним произошло.

– Ну, Олли‑то вряд ли грозит перелом ребер или болезнь печени. Ты не раз говорила, что он самый здоровый ребенок на свете.

– Потому что я о нем забочусь!

Он просеял песок, оставив в ладони несколько камешков, и теперь задумчиво кидал их в валик из морского мусора и водорослей. Его взгляд с упрямым невниманием следовал за веселыми виражами коляски у кромки моря.

– Я не собирался тебя просить терпеть лишения. Тебе это ни к чему. Я думал, что ты можешь жить в Ла-Пасе, там цивилизованно. Я бы приезжал раз в несколько недель.

– Как сейчас? – спросила она с горечью. – Я раз в две недели тебя вижу. Тебе нравится так жить?

Его глаза, полуприкрытые веками, ничего не выражали.

– Нет, – ответил он, не глядя на нее. – Совершенно не нравится. Беда наша в том, что я выбрал плохую профессию для семейной жизни. Не знаю, как с этим быть, пока мы на ноги не встали. – Наконец он посмотрел ей в глаза. – Но тебе‑то, я думал, тут может быть хорошо. Мне казалось, тебе тут нравится.

– Когда ты здесь, мне чудо как хорошо. Только посмотри – как тут может не понравиться? И для Олли тут славно. Но без тебя я схожу с ума от скуки и одиночества.

Он бросил последний камешек, отряхнул ладони от песка и устремил взгляд вдоль берега поперек водяной струйки, которая сбегала из прибрежного озера позади них и через брешь в нанесенном морем валике, заплетаясь косичкой, текла по песку навстречу набегающей пене. Неспокойная вода перед скалистым выступом опустилась, и Сюзан посмотрела мимо Оливера на окна в нем, а сквозь них на вздымающееся море за скалой, чистое, освещенное солнцем, ярко сфокусированное и как бы уменьшенное, словно глядишь в перевернутый бинокль. Затем на ее глазах море вздыбилось как одно целое, поднялась большая зеленая волна, затопила окна и хлестнула по скале со всей силы. Над утесником, покрывавшим выступ, взметнулись камнешарки, едва успев перед залпом брызг. Они были подобны песочникам у кромки волн: жили в дюймах от воды и не мочили лапок.

Волна отхлынула, камнешарки сели обратно и стали невидимы, полый берег огласился гулким отзвуком, зеленая вода двинулась из бухточки вспять, с утеса потекли струи, окна открылись, и сквозь них она снова увидела как бы в миниатюре яркое дальнее море с белыми гребешками и темно-синюю линию горизонта.

Оливер отвел взгляд от бурных объятий моря и суши и посмотрел на нее. Улыбнулся, не обнажая зубов, резиновой губной улыбкой. Но затем, как будто попытка породила реальность, улыбка стала настоящей. Он покачал головой, пожал плечами, хлопнул себя по бедрам и вскинул руки маленьким взрывом, как взлетает волна или вспархивают морские птицы.

– Хорошо. Я сообщу Конраду. Потоси отпадает.

Его великодушие почти надломило ее. Сдавленным голосом она едва выговорила:

– Прости меня. Я понимаю, чего это тебе стоит.

– Немногого это мне стоит. Азарт азартом, но в разлуке мне было бы плохо. Я не должен был забывать, что вы с Олли не можете жить в таких местах.

– Что‑нибудь еще наверняка подвернется.

– Скорее всего. Но предложений ждут месяцами. Все горные инженеры в Сан-Франциско сидят в своих пустых кабинетах и раскладывают солитер.

– Мы продержимся, денег у нас еще надолго.

– Если я ничего не найду, денег у нас примерно на три недели.

– Есть мои деньги, мы их не трогали. Есть заказ на иллюстрации к балладе Бойесена, и я рисую Санта-Круз. Я уверена, что смогу продать Томасу еще один очерк…

– Это прекрасно, – сказал Оливер. – Я горжусь тобой. О твоих успехах нам беспокоиться нечего. Однако же содержать семью – моя обязанность. Я хочу иметь деньги на билеты, когда нам опять придется переезжать.

– Дашь ты мне когда‑нибудь об этом забыть? – спросила она и обратила к нему улыбающееся, просящее, досадливо наморщенное лицо.

Когда у него такой упрямый вид, говорить с ним бесполезно. Сама виновата. Притворившись поэтому, что расслаблена, что забота отступила, она откинулась назад, прислонилась к лежащему стволу, испустила словно бы счастливый вздох и вскинула лицо к небу, продраенному морским ветром.