Угол покоя

Конец мечты номер один, которая была ее мечтой, а не его. Мечта продержалась всего полгода. Другие, лучше умеющие убеждать да уламывать, позднее возьмут его рецепт, который он, что для него характерно, не запатентовал и не хранил в секрете, и примутся срывать известковые горы и глиняные утесы, перемалывать известняк и глину, перемешивать их и обжигать, получая клинкер, затем добавлять гипс и измельчать смесь в тонкий порошок, который пойдет на постройку мостов, пирсов, плотин, шоссе, на все сооружения американского Рима, которые поколение моего дедушки считало необходимой частью Прогресса. Американский Запад будет в изрядной степени построен из этого цемента и, как иные думают, погублен им. Многие на нем разбогатеют. Десятилетия спустя на горе у речки Перманенте, недалеко от Нью-Альмадена, Генри Кайзер[79] начнет делать нечто по‑настоящему хорошее из глинистых и известковых пород, которые Оливер Уорд зимой 1877 года сочетал нерушимым браком.

Я на этот счет испытываю смешанные чувства: мне было бы неуютно вести свое происхождение от санта-крузского цемента. Получи дедушка искомую финансовую поддержку, ни он, ни бабушка не стали бы теми, кого я знал. Не могу ни его вообразить провинциальным миллионером, ни бабушку представить себе этакой миссис Эллиот в более миловидном и более снобистском варианте, местной интеллектуалкой, вспоминающей славные дни общения с неким подобием Маргарет Фуллер.

Неуютно мне, однако, и от мысли об отъезде Оливера Уорда в Дедвуд, в дикое ущелье в горах Блэк-Хилс, незадолго до того отобранное у индейцев сиу. Когда он туда отправился, кавалерия Кастера два года как была мертва, а сиу частью находились за оградами резерваций, частью грызли кости изгнания в районе Вуд-Маунтин и Сайпресс-Хилс по ту сторону канадской границы. Так что за его скальп я не опасаюсь. Я опасаюсь за его душу. Его работодателем должен был стать Джордж Херст, строивший тогда своего рода империю, какую мог бы выстроить и сам дедушка, будь он другим человеком, – Джордж Херст, которого, по словам Кларенса Кинга[80], однажды укусил за потайное место скорпион и, укусив, тут же сдох.

Кларенс Кинг, друг Конрада Прагера, его начальник во время геологических изысканий вдоль сороковой параллели[81] и в будущем друг моих дедушки и бабушки, не остался, однако, вполне глух к искушениям Джорджа Херста. Чтобы им не поддался Оливер Уорд, причин не было – кроме характера. Кем его ни назови – пионером Запада, ресурсным хищником, слепым адептом религии фронтира, заявляющей, что разработка недр есть развитие, а развитие несет добро, – он был, попросту говоря, честным человеком. Его дар был не в том, чтобы делать деньги и пользоваться наилучшим шансом. Он был строителем, творцом, а не хищником. Он доверял людям (слишком доверял, считала бабушка), его любили животные и дети, к нему хорошо относились мужчины, он был движим бесхитростным желанием оставить мир, прожив в нем жизнь, в чуть лучшем состоянии, а улучшить мир, по его понятиям, значило усовершенствовать его на пользу людям. Мне хочется отсоветовать ему Дедвуд. Такому человеку, как он, там нечего было делать.

Но у него не было выхода: он взял в жены даровитую особу и пока еще не смог обеспечить ее так, как считал нужным. Как Сюзан ни старалась его разубедить, ему было ясно: она везет домой в багаже его неудачу. Она возвращалась на Восток бедней, чем ехала на Запад, по‑прежнему бездомная и с меньшими шансами на то, чтобы вскоре где‑нибудь прочно обосноваться. И она опять оплатила свой проезд, что уязвляло его гордость.

Вероятно, Сюзан утешалась мыслью, что с ней едет домой и хорошее: ее ребенок. Возможно, в каком‑то тайном уголке сознания она также лелеяла удовлетворение от того, что, несмотря на брак, материнство и шаткое денежное положение, она не перестала существовать как художница.

Если она испытывала сожаление от того, что оставила Лиззи и Мэриан Праус на краю полуцивилизованного мира, то напрасно; она не могла бы оказать им лучшей услуги. Чем бы ни был Запад в 1878 году для молодых горных инженеров, он был землей великих возможностей для незамужних женщин. Лиззи вскоре вышла за своего фермера и в конечном итоге подарила Чуме пятерых братьев и сестер. Мэриан Праус, эта крупная, мягкая и на удивление предприимчивая молодая женщина, отправилась еще дальше на запад – на Сандвичевы острова[82], где вышла замуж за плантатора, выращивавшего сахарный тростник, и стала жить на океанском берегу, еще более романтическом, чем берег близ Санта-Круза, на который зарилась бабушка, – на серебристом песчаном берегу над Лахайной на острове Мауи, где кокосовые пальмы, склоняясь, обрамляют бугор острова Ланаи, видимый через пролив Ауау.