Угол покоя

Она была уверена, что они проведут ночь в Денвере. Даже утонченная леди квакерского происхождения после года разлуки могла возмечтать о втором медовом месяце, особенно если приехала полная решимости быть образцовой женой. Но у них не нашлось времени даже толком пообедать. Им нужно было в Фэрплей, их поезд по узкоколейке “Денвер, Саут-Парк энд Пасифик” отправлялся меньше чем через час. Дожидаясь, чтобы им упаковали еду с собой, они едва на него не опоздали и, переводя дыхание после спешки, обнаружили внутри только одно свободное сиденье, да и то сломанное. Оливер расстелил на нем свой полевой балахон, подпер кресло снизу саквояжем Сюзан, и она, усевшись, ела огромный сэндвич с жесткой говядиной и избытком горчицы, а поезд тем временем вгрызался в гору. Оливер сказал, что быстрая река, вдоль которой они поднимались, это Саут-Платт. Полотно дороги было неровное, поезд едва держался на рельсах. Ее кидало то к Оливеру, то к окну, она с трудом доносила сэндвич до рта.

– Вот и приключение, – сказала она.

– Ага, славно.

– Поезд такой маленький после “Санта-Фе”[92]. Если бы я стала сейчас нас рисовать, то выбрала бы себе место подальше, сзади и сверху, и изобразила бы крохотный игрушечный поезд, исчезающий в этих огромных горах.

– Погоди немного, – сказал Оливер. – Вот доедем до Слакса, пересядем там в коляску и станем совсем крохотным пятнышком, исчезающим в горах еще огромней, чем эти.

– Все глубже и глубже на Запад. Ледвилл зовется Облачным городом, да?

– Кто его так зовет?

– “Леслиз”.

– Мило.

– Какой ты скучный, – сказала она. – Нет чтобы поощрить мои излияния. Расскажи про нашу хижину на берегу канала. Она правда бревенчатая?

– Правда бревенчатая. По доллару за бревно.

– А бревна длинные? Большая хижина или не очень?

– Короткие. Разве могут быть длинные за доллар?

– А вид от нас хороший?

– Там он отовсюду хороший, там можно спастись от вида только под землей.

– А соседи есть?

Он засмеялся, разглаживая усы, чтобы избавиться от хлебных крошек, и стряхивая их с одежды и колен. Он смотрел и смотрел на нее искоса с довольной улыбкой, словно она беспрерывно его восхищала. Смотрели на них и другие мужчины в вагоне, а сидевшие поближе еще и слушали. Стоило ей поднять глаза, как она натыкалась на чей‑нибудь взгляд, который тут же уходил в сторону. Восторженное внимание двух десятков завороженных зрачков бодрило ее. Еще бы им, лишенным дамского общества, не было приятно увидеть леди в этом диковинном маленьком поезде, направляющемся в суровые мужские места! Когда вагон на гладких участках ехал тише и ее щебет разносился дальше, чем ей хотелось, она чувствовала, что и сидящие на отдалении напрягают слух.

– Никаких соседей, если только субъект, который захватил мой первый участок, не построил себе дом с прошлой недели, – сказал Оливер.

– Захватил твой участок!

– Дробовиком мне угрожал.

– И что ты сделал?

– Пошел в контору и выбрал себе другой.

– Ты просто позволил ему?

– Это дело не стоило кровопролития. Второй участок у меня лучше первого.

– Казалось бы, ты разъяриться должен был.

– Казалось бы, да.

– Разъяриться и сделать так, чтобы его арестовали.

– В Ледвилле? Да за что, собственно?

– За кражу. А теперь он будет нашим соседом.

– Сомневаюсь. Сейчас он, скорее всего, еще чей‑нибудь отвод захватывает. Талант у него такой.

Она посмотрела на него с любопытством.

– Ты знаешь, что ты странный? Позволяешь собой злоупотреблять и себя обманывать, тебя это, кажется, не беспокоит.

– Я не люблю неурядиц по мелким поводам. Когда разъяряюсь, я сатанею, поэтому стараюсь не разъяряться.

– Сатанеешь? Не верю.

– Спроси мою маму.

– Она говорила, что ты упрямый. Сказала, если тебя стыдили за что‑нибудь, ты никогда не защищался и не оправдывался.

– Я затаиваю злобу.

– Ты должен был бы тогда затаить ее на Хораса Тейбора.

Это его развеселило. Он выпрямился, перестав поправлять саквояж под их шатким сиденьем.

– Это была самая большая шутка в нашем поселке.

– Шутка? Ты называешь это шуткой? Вы заключили джентльменское, как он выразился, соглашение, хотя не похоже, чтобы он понимал смысл этого слова. Ты должен был обследовать его рудник за обычную плату и дать об этом показания в суде, и вот ты изучаешь этот рудник целых три месяца, делаешь стеклянную модель жилы, модель, которой восхищается весь Денвер, выигрываешь ему дело – ведь признал же его адвокат, что твои показания сыграли главную роль, – и он вручает тебе сто долларов! Ты мытьем посуды больше бы заработал.

– В этом и шутка. Все знают, что за человек Хорас. Его рудники стоят пять или шесть миллионов, но он не из тех, кто любит тряхнуть мошной. Пауки живут в ней спокойно.

– В пять раз больше было бы мало. И даже в десять. Сколько бы запросил с него Конрад или мистер Эшбернер?

– Ладно, в другой раз запрошу как следует. Хорас изрядно меня прославил таким вознаграждением.

– Я бы предпочла, чтобы ты не прославился как человек, который только улыбается, когда его обманывают или захватывают его участок.