Уголек

— С чего это мой рост вас так беспокоит? Ах, да! Мне же так легче уворачиваться! Хорошо, я могу встать на табуретку, и тогда стану одного роста с вами... Веспуччи! — позвал он. — Одолжите мне табуретку, на которой сидите, — с этими словами он вновь повернулся к своему вконец обескураженному противнику, который отчаянно пытался обуздать гнев и растерянность. — Предлагаю сделку! — добавил Охеда с лукавой усмешкой. — Я буду сражаться с вами, стоя на табуретке, и если вам удастся заставить меня соскочить на землю, попрошу у вас прощения за все обиды, которые я или мои друзья когда-либо вам нанесли. В противном же случае, если я сумею вас победить, вы уйдете отсюда и поклянетесь никогда не возвращаться на Эспаньолу.

Его превосходительству виконту де Тегисе, капитану Леону де Луне, арагонцу из Калатаюда и бывшему владельцу большей части острова Гомеры, потребовалось несколько минут, чтобы тщательно обдумать ответ, после чего, с большим трудом взяв себя в руки, он кивнул.

— Согласен! Эти кабальеро — свидетели ваших слов... Как вам будет угодно!

Алонсо де Охеда снова вернул ему шпагу, взял табурет, предложенный ему Америго Веспуччи, и установил его в центре просторного зала; затем взобрался на него и принял стойку, а более полусотни дебоширов-посетителей сгрудились вокруг, предвкушая незабываемое зрелище от поединка с участием лучшего на свете фехтовальщика.

То, что произошло дальше, повергло всех в замешательство: капитан де Луна спокойно убрал шпагу в ножны, повернулся к противнику спиной и, устроившись за опустевшим столом, налил себе вина из кувшина и принялся неспешно его потягивать, с усмешкой наблюдая, как маленький человечек беспокойно топчется на табуретке.

— Ну что же вы? — возмутился Охеда, наблюдая за странной уловкой. — Нападайте же!

— Я и нападаю, — спокойно ответил тот. — По-своему.

— Как это — по-своему? — удивился совершенно обескураженный Охеда.

— А очень просто. Вы сами подали мне эту идею. Я и сам понимаю, что бретёр из меня никудышный, зато в воинском деле я знаю толк, а любому солдату известно, что, если наступление бессмысленно, в ход идет осада, — тут он громко рассмеялся. — Голод и жажда заставят вас спуститься вниз, хвастливый карлик, а если вы все же простоите достаточно долго, то все равно устанете, и тогда мне не составит никакого труда спихнуть вас с табуретки.

И словно в подтверждение того, что он не шутит, виконт запустил в Охеду кружку с вином. Тому пришлось уклониться, и он чуть не потерял равновесие.

— Так нечестно! — воскликнул он. — Вы обманщик и прохиндей!

— Почему вы так решили? — спокойно ответил противник, уже вполне овладевший собой, поскольку считал себя хозяином положения. — Вы сами поставили это условие, однако ни единым словом не обмолвились, за какое время я должен заставить вас спуститься. Так что время — единственное преимущество, которым я обладаю. Эй, хозяин! — крикнул он во всю глотку. — Жарь барана и тащи лучшее вино; я приглашаю всех есть и пить вволю — до тех пор, пока наш знаменитый и отважный капитан Алонсо де Охеда не соизволит спуститься на пол.

— И вы за все заплатите? — удивился хозяин.

— Плачу за все, что будет съедено и выпито, пока наш доблестный кабальеро стоит на своем пьедестале... — он сделал широкий жест, обведя им толпу посетителей, воодушевленных мыслью о том, что могут от души есть и пить и не заплатить при этом ни гроша. — Помолитесь как следует за вашего доброго друга Охеду, чем дольше он простоит, тем больше вы успеете сожрать! Да не забывайте хором кричать: «Да здравствует доблестный Охеда! Ура отважному капитану, который позволяет нам жиреть!»

— Ура! — прозвучало сразу несколько голосов, растягивающих слова на французский манер.

Охеда, похоже, пришел к заключению, что проиграл битву, и решил воспринимать происходящее философски. Он поднял руки, призывая к тишине, и неохотно кивнул.

— Ладно! — сказал он. — Я подожду, пока вы насытитесь. В конце концов, не каждый день преподносит бесплатный ужин, — он потоптался на ограниченном пятачке и добавил: — Но поторопитесь, здесь не очень-то удобно.

Как он сам признавался уже в глубокой старости, этот поединок был единственным, который храбрейший, отважнейший, благороднейший и при этом самый невезучий из конкистадоров проиграл за всю свою беспокойную жизнь. Но худшим воспоминанием о тех разгульных севильских днях было даже не это, а то, что он не сумел вовремя разобраться в характере Америго Веспуччи. А между тем, секретарь банкира оказался человеком еще более лицемерным и лживым, чем даже капитан Леон де Луна. Изображая дружбу и восхищение, которые на самом деле вовсе не питал, он вел себя подобно Макиавелли, потихоньку выкачивая из Охеды сведения о Новом Свете на другом берегу океана.