Уилки Коллинз

Он провел два или три чтения в Бостоне в конце месяца, и мюзик-холл был «заполнен вплоть до последнего места». Boston Evening Transcript сообщала: «Он показал со всей очевидностью великую силу мимики и хорошее владение голосом». Одна дама из бостонского высшего света была не так впечатлена. Энни Филдз жаловалась, что «он говорил быстро и приятным голосом, но совсем не вдохновлял… Человек, которого чествовали и восхваляли в лондонском обществе, склонный к перееданию и выпивке, был явно болен, страдал подагрой, короче говоря, вовсе не был образчиком чудесного человеческого существа».

В начале ноября он вернулся в Нью-Йорк, чтобы участвовать в постановке «Новой Магдалины» на Бродвее. Спектакль пользовался почти таким же успехом, как лондонская постановка, публика в конце четвертого акта кричала: «Коллинз, Коллинз!» — он трижды выходил на поклоны перед занавесом. Однако нью-йоркские критики были значительнее, чем их лондонские коллеги, шокированы самой историей об исправившейся проститутке. Обозреватель Daily Graphic писал: «Пьеса столь порочная, столь бесстыдно пропагандирующая такие идеи, никогда еще не ставилась на нью-йоркской сцене». Тем не менееспектакль оставался фаворитом публики и после трех недель в городе отправился в расширенное турне по стране.

Вечером на следующий день после премьеры Коллинз читал «Женщину из сна», сидя за столом на сцене Зала собраний. Согласно New York Times, публика «замерла в молчании, затаив дыхание, слушая чтеца», а «большое число молодых дам смотрели на чтеца тем застывшим взглядом, которым только дамы умеют вцепляться в джентльмена, обладающего литературной известностью». Его слава повсюду опережала его. Когда он шел по улицам Нью-Йорка, по дороге на очередной публичный завтрак его остановил молодой человек, узнавший Коллинза по фотографиям. Молодой человек попросил автограф и немедленно извлек из карманов лист бумаги, ручку и чернильницу. «Как я смогу написать?» — спросил его Коллинз. «Вы можете положить лист мне на спину». Молодой человек развернулся и наклонился, словно они играли в «лягушку». Коллинз был поражен.

Несмотря на слабое здоровье, Коллинз перенес длинные переезды из города в город на поездах. Он даже смог выдержать пятнадцать часов в пути от Монреаля до Торонто, хотя в этом ему помогли сухое шампанское и холодная индейка. В Торонто он испытывал приступы ревматизма и от перспективы посещения Ниагарского водопада был не в восторге. «Что такого особенного делает водопад? Помимо того что я вообще не люблю водопады, они ужасно шумят». Однако в итоге впечатление оказалось ярким.

В начале 1874 года он вернулся из Канады в Соединенные Штаты с намерением отправиться на запад. Изначально он надеялся посетить Солт-Лейк-Сити, центр проживания мормонов, но в итоге добрался не дальше Чикаго. Непрестанные железнодорожные поездки начали сказываться на его здоровье, и он обнаружил, что не может как следует отдохнуть в спальном вагоне. Он без сожалений покинул Чикаго, где его «переутомили скучные однообразные большие кварталы домов из железа и кирпича». Он решил вернуться в Бостон и следующие два месяца читал в различных городах Новой Англии. Сухой воздух этого региона приносил ему ощутимое облегчение. У него ни разу не было болевых приступов, и он почти забыл о подагре. «В вашей стране, — сказал он одному американскому знакомому, — я чувствую себя двадцатипяти летним. В моей я (нередко) ощущаю себя на девяносто пять».

В Бостоне в честь Коллинза устроили прием, на который пришли великие американские писатели Лонгфелло и Твен, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Марк Твен произнес речь, а Оливер Уэйд ел Холмс прочел поэтическую хвалу гостю. Затем каждому джентльмену поднесли конфетную коробку, обтянутую турецким сафьяном, внутри находились фотография и автограф английского автора. Первоначально Коллинз планировал остаться в Америке до конца марта, но новости из Англии потребовали скорейшего отъезда. Домовладелец Марты Радд решил продать строение на Мэрилебоун-роуд, что вынуждало Марту с дочерьми съехать, если, конечно, «мистер Доусон» не пожелает выкупить участок. Коллинз этого делать не собирался, и, хотя у Марты было право на уведомление за три месяца до выселения, теперь Коллинз должен был поскорее подыскать семье новое жилье.

На продолжительном туре он заработал примерно две с половиной тысячи фунтов, десятую часть от сборов Диккенса, но и этого было достаточно, чтобы считать путешествие выгодным. Он заработал меньше, чем мог бы, потому что ради сохранения здоровья реже выступал с чтениями. Но в целом он был очень доволен, завел новых друзей, наслаждался открытым восторгом публики. «Энтузиазм и доброта их были настоящими и превосходили мои самые радужные ожидания, — писал он. — Я был бы самым неблагодарным человеком на свете, если бы не сохранил наилучшее мнение об американском народе». 7 марта он поднялся на борт «Парфии» и отправился из Бостона в Ливерпуль.

17. Демонстративно