Первичные цели Диоклетиана уже были обозначены. В эпоху господства армии он мог полагаться скорее на свою прозорливость и организационные способности, нежели на талант полководца. Все его правление подтверждает, что он был вполне готов предоставить другим заниматься большей частью военных действий и получать положенную долю славы и лавров, при условии, что именно он высказывал решающее слово в вопросах мира и войны и определял форму и условия мирного договора. Он всегда умел делать уступки в малом, при этом оставляя за собой самое важное; умение показать себя добряком, которым владел Диоклетиан, было присуще весьма немногим императорам. Двое цезарей, отнюдь не глупцы, признавали себя подчиненны-мн - правителями-солдатами. А раз главная цель солдата — слава, они получали ее вдосталь. Поскольку подданные признавали власть императора, и поскольку и носители власти, и сторонние наблюдатели н равной степени чувствительны к титулам, пусть народ считает че-। ырсх соправителей почти равными друг другу. Если же народ желал видеть единого верховного владыку, отца остальной троицы, тогда эта роль автоматически доставалась Диоклетиану — в тех случаях, когда но было необходимо.
Чаще всего звучит тема братства и единства тетрархов — вплоть ио изображений четырех равных фигур в скульптурах и на монетах. Л в гор «Истории августов» (Historia Augusta) выражает общепринятую официальную картину не хуже прочих:
.боги дали нам государями Диоклетиана и Максимиана, присоединив к столь великим мужам Галерия и Констанция, из которых один был рожден для того, чтобы смыть пятно позора, полученное нами вследствие пленения Валериана, а другой — чтобы вернуть Галлию под власть римских законов. Эти четверо государей всего мира — храбрые, мудрые, милостивые, очень благородные, одинаково мыслившие о государстве, относившиеся с чрезвычайным почтением к римскому сенату, умеренные, друзья народа, совершенно безупречные, почтенные, набожные — такие государи, каких мы всегда себе просили.11
Здесь их гармония и условно представленные добродетели искусно перемешаны с полагающимся признанием их личных военных подви-। он; прочие источники следуют той же схеме. Разительный контраст представляет официальная позиция власти два поколения спустя: цезарь Юлиан, единолично одержавший несколько крупных побед, оказался в столь подчиненном положении, что был вынужден стерпеть, когда вся слава досталась августу, правившему в Константинополе п пе имевшему к этим сражениям никакого отношения. И если это так сильно задело столь философски относящегося к жизни человека как Юлиан, что мог почувствовать более приземленный военачальник? Диоклетиан не давал повода для подобных обид. При нем с 293 года псе члены тетрархии делили между собой славу всех побед: каждый из тетрархов представлял собой воплощение нерушимого государства, единого перед лицом любого врага. Но самому победителю также доставались все положенные празднования, статуи и хвалебные речи. За исключением требований поддержания единства, ни у кого не должно было быть сомнений в авторстве всех военных заслуг.
Согласно Виктору, Констанций правил всеми территориями за Галльскими Альпами; Максимиан — Африкой и Италией; Галерий — Грецией и всеми дунайскими провинциями; Диоклетиану же достались Азия, Египет и Восток. Другие авторы оспаривают это деление. Хотя все четверо, когда не бывали в разъездах, жили в своих резиденциях, находившихся в соответствующем регионе (Трир, Медиолан, Фессалоники, Никомедия), набирали там войска и тщательнее следили именно за этими участками границы, у нас есть основания усомниться ' в существовании прочного географического деления власти тетрархов, которое возникло позднее, в IV веке. Диоклетиан не только воевал вместе с Галерием у себя на Востоке, но и пришел к нему на помощь на Дунае. Тетрархи набирали полевые армии из воинских частей по всей империи, обмениваясь ими друг с другом. Сам Диоклетиан несколько раз побывал в провинциях на Дунае, выпустив в это время несколько эдиктов, и отпраздновал десятилетие своего правления, деценналии, в Паннонии. (Много времени Диоклетиан проводил в Сирмии, который стал пятой столицей империи.) Он также вел прямую переписку с высшими чиновниками за пределами своих владений на востоке. Эдикты, подписанные именами всей четверки, касались всех провинций империи, но на практике всегда исходили от Диоклетиана. Наконец, панегирики, официальное зеркало власти, немало говорят о единстве, но едва допускают даже намек на территориальное деление юрисдикции тетрархов. Если отказаться от этого допущения, множество загадочных фактов, касающихся правления четверки, встает на свои места.12