Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Как нельзя лучше свидетельствует об этих талантах тот факт, что где-то между 289 и 293 годом Диоклетиан сумел убедить Максимиана, что в правах на трон его сыну придется уступить цезарю Констанцию. Для этого требовались вся его дипломатичность и дар убеждения, но Диоклетиан добился своего, при этом сумев не погубить отношения с младшим августом. События наводят на мысль, что соображения наследования были подчинены принципам главенства внутри тетрархии. Первостепенное значение имела необходимость сохранить единство империи в обозримом будущем, и со временем проблему наследования следовало решать исходя именно из этой предпосылки. То, что двое цезарей со временем станут августами, подразумевалось самими их титулами и занимаемым положением. Однако время и условия перехода власти оставались неясны; если выражаться точнее, в 293 году будущее Максенция и Константина так и не было уточнено. Константин был уже юношей, когда его отец получил пурпурную тогу, и его нельзя было просто так списать со счетов. Поэтому Диоклетиан, не давая ему никаких особых назначений, взял его с собой на Восток, где Константину предстояло начать многообещающую карьеру в армии и при дворе под присмотром императоров.

Диоклетиан прекрасно знал вес династического правления в глазах армии и населения империи, как знал и то, что законные узы усыновления и брака не внушали той же инстинктивной преданности, как узы крови — особенно это касалось частей армии, составленных из варваров. Отчасти по этой причине было недостаточно просто считаться членом императорской семьи: божественные династии Юпитера и Геркулеса были снабжены единственными в своем роде символами императорской власти. Констанций и Галерий были вознесены на ту же высоту не обычным законодательным постановлением, но в результате акта благоволения со стороны их новых божественных родителей. Это довольно точно выражает надпись-посвящение: «Владыкам Диоклетиану и Максимиану, рожденным богами и творцам богов».¹³ Но еще более важной причиной для такого усиленного акцента на божественность новой власти была опять-таки необходимость порвать с опасным убеждением, что именно армия имела право выбирать императоров. Если законность власти и возможность подтвердить эту законность проис-нiшила не от армии и не от сената, оставался лишь один источник: боги. I !<>•>’! ому родство двух августов с богами с образованием тетрархии иГ»|)(‘ло новую глубину. При всей сумасбродности теологической за-11 умки Диоклетиана она была весьма необходимой и многообещающей. «)па обеспечивала постоянную базу для решения проблемы единства империи, позволяла положить конец военной анархии. В политеистическом мире Юпитер, основатель рода олимпийцев, был одновременно пгцом и повелителем всех прочих богов. Подобным же образом его сын и избранный представитель на Земле стал родителем и главой прочих правителей. Каждый из них был обязан своим титулом исключительно «’io божественной воле, которая даровала им божественность и свя-н.тала их с отцом-основателем божественной династии — Диокле-। иаиом. Со временем, когда придет время избирать новых правителей, гу же форму передачи власти можно будет распространить и на них. 11араллель с сонмом богов была логическим выражением особой связи императоров с небом. Подражая олимпийцам, и прежде всего их согла-। пю — concordia, они в буквальном смысле приобретали черты богов — правителей мира и получали от них поддержку. Аврелий Виктор точно описывает это тонкое равновесие в отношениях между тетрархами:

Все они происходили из Иллирика и хотя были малообразованными людьми, но хорошо знали нищету сельской жизни и военной службы и были в достаточной мере прекрасными деятелями республики [государства]. Поэтому всеми признано, что скорее становятся мудрыми и беспорочными познавшие [в своей жизни] беду... Согласие этих людей лучше всего доказало, что прирожденных качеств и опыта военной деятельности, какой они получили под руководством Аврелиана и Проба, пожалуй, достаточно для доблестного управления. На Валерия [Диоклетиана] они смотрели с уважением, как на отца или даже как на великого бога.¹⁴