Уйми бурю (СИ)

– Знаешь, когда-то давно, все, чего я хотел, – это быть твоим миром. Но чем больше я хотел этого, тем меньше ты во мне нуждался. А после, когда я узнал истинное имя своего отца, все стало на свои места. Я все понял.

Тор не собирается спрашивать что. Тор не собирается вспоминать, сколько пытался образумить и убедить. Сколько пытался вернуть назад, а после просто притащил. Тор не собирается вспоминать. Ни радужный мост, ни темный мир. Тор не собирается ничего и больше никогда.

– Смерть Одина должна была развести нас.

Тор все еще хранит тишину. Не собирается больше вступать в патетику и вестись на провокации. Того, что он сказал и услышал, более чем довольно.

– Но я не смог уйти, когда подвернулся момент. Не смог принять то, что ты смирился и живешь дальше, не пытаясь вернуть меня. Я не смог принять то, что принял ты. – Каждое последующее слово тише предыдущего. Каждое последующее режет больнее прежнего. Тор с удивлением понимает, что может чувствовать боль сверх той, что ему уже причинили.

Ему нужны проклятые «Скиттлс», чтобы занять рот. Ему нужно что-нибудь, чтобы не начать говорить тоже. Не начать говорить о том, что он сам день и ночь прокручивает в голове. Ему бы прикусить язык да забить приторной сладостью рот. Да ни леденцов, ни драже под рукой нет. Есть только правда, что на вкус хуже плесени.

– Я надеялся… – Начало дается легче всего, после него требуется взять паузу. После него требуется сжать руку в кулак, потому что раскат грома неожиданно сильный и близкий. – Я надеялся, что Танос не солгал и ты больше не воскреснешь.

Локи кажется оглушенным. Все глядит в потолок, не обращая внимания на то, что одеяло сползло и оголило его левый бок. Тор заставляет себя повернуть голову. Потому что хочет видеть. Хочет знать, что правда ранит и его брата, и плевать тоже, что не кровного.

– Потому что я не могу больше. Не могу больше переживать твою очередную смерть и надеяться. Больше не могу, – заканчивает с косой ухмылкой на лице. Заканчивает, ожидая, что Локи кивнет, по обыкновению зубами прихватит губу, оденется и растворится. Как иллюзия или морок. Но тот лишь тоже поворачивает голову и мягко, как ранее разговаривал только с матерью, отвечает:

– Прости, что еще и тут разочаровал.

Тор хочет возразить, но не делает этого. Тор хочет, но не находит нужных слов. Не находит в себе ничего. Ничего, кроме бессильной ярости, все той же до костей его пропитавшей отчаянной злости.

На себя и других.

Грохочет совсем рядом, да так, что рокот прокатывается под кожей, и, не найдя отклика, не найдя того, на кого можно было бы обрушиться с силой бушующей стихии, затихает, электричеством рассасываясь по венам.

Молнии освещают полигон куда лучше тревожно мигающих и сгорающих один за другим прожекторов. Молнии… за которыми Тор пытается спрятать свое отчаяние и не может.

Локи же – вслушивающийся, будто по его следу уже пущены охотничьи собаки. Вслушивающийся, словно лис, и становящийся тем, кем ему удается быть лучше всего.

Обманщиком.

Грусть уходит, теряется за глумливыми полуулыбками. Теряется в выверенных движениях и блеске расширившихся зрачков.

Локи понимает все по-своему.

– Злишься на меня? – Вопрос из тех, что никогда не требуют ответа. Но богу лжи хватает и мельком брошенного взгляда, чтобы этот ответ найти. – Тогда накажи.

Тор отреагировать не успевает.

Тор, сбитый с толку, не успевает ничего. Мгновение – и тяжесть обрушивается на его живот. Тяжесть, что давит в его бока острыми коленями и, нависая, опирается ладонями о тяжело вздымающуюся грудь.

Тяжесть, что совершенно безумна и словно пьяна. Тяжесть, что потонула в отчаянии так же, как и сам бог грома.

– Накажи меня, – все шепчет и шепчет Локи, пальцами беспорядочно выводя на коже неправильные косые круги. – Накажи за Разрушителя, за тот город. Накажи за то, что пришлось уничтожить радужный мост и покинуть свою смертную. Накажи за Читаури и лежащий в руинах Нью-Йорк. Накажи за то, что изгнал отца и предал тебя, заняв трон. И я же бросил, скрываясь от Таноса. Бросил совсем одного. Так отомсти мне, сразу за все, брат мой.

Тор не может даже выдохнуть или заставить себя открыть рот. Боли в чужих словах столь много, что она просто омывает его всего. Омывает от пяток до макушки и не спешит исчезать.

Тор чувствует себя парализованным и лишь немо ждет. Последующих действий или же все-таки пока еще слов.

– Давай, – подначивает Локи, ладонями ведет по плечам Тора и слабо, больше угрожающе, чем стремясь причинить реальную боль, смыкает их вокруг чужой шеи, указательным пальцем нащупывая пульс. – Кляп? Цепи? Может, то и другое разом? Предложил бы изгнание, да неоткуда изгнать.

– Локи… – Тор перехватывает его руки, сжимает запястья, и медленно садится, отталкиваясь от подушки локтем. Так он ниже на полголовы. Так Локи может глядеть на него из-под ресниц и прятать под веками черноту.

– Скажи, что ты чувствуешь, когда произносишь это имя? – любопытствует вроде бы, склонив голову набок, но звучит жестко. – Кроме разочарования и презрения, разумеется.