Уинстон Черчилль

О пребывании в Гайд-парке секретарь Мартин вспоминает: “Мы устроили пикник в спрятанном в лесу коттедже - сосиски и гамбургеры жарились прямо на открытом воздухе, здесь же была рыба и огромные порции дыни… Последовало освежающее купание в открытом бассейне”. Даже когда зашло солнце, пишет Черчилль, “было так душно, что я поднялся с постели, не в силах заснуть и едва способный дышать, вышел наружу и встретил рассвет над берегом Гудзона”.

Здесь же и было решено, что в Европе совместным контингентом войск будет командовать американец (предполагалось, что генерал Маршалл), а в Юго-Восточной Азии английский адмирал Маунтбеттен. Обиженный генерал Брук, которому раньше было обещано командование в Европе, пишет: “Совершенно очевидно, Уинстон сдался, несмотря на все прежние обещания. Он спросил меня, что я чувствую, и я ответил, что ничего кроме замешательства”. Брук называет этот день “черным” и добавляет с горечью: “Он не выразил своей симпатии, никаких сожалений и действовал так, будто происшедшее - мелочь”. Черчилль в мемуарах о Бруке: “Он перенес это огромное разочарование с солдатским достоинством”.

В конце конференции в Квебеке довольно определенно обозначился англо-американский союз. Обе стороны наметили стратегию дальнейшего ведения войны против стран “оси”. Было решено в начале лета 1944 г. начать вторжение в Западную Европу. Были очерчены контуры итальянской кампании. Выступая в Гарварде Черчилль еще раз подчеркнул, что американскому народу теперь уже “не уйти от мировой ответственности”. На фоне советско-американского отчуждения лета 1943 года, когда англичане и американцы копили и сохраняли силы, а СССР сражался за национальное выживание на Курской дуге, согласие в межатлантических и, прежде всего, атомных делах говорит о строе мыслей Черчилля и Рузвельта. Создавался союз, защищенный готовящимся “сверхоружием” для гарантирования западного варианта послевоенного устройства.

Но, находясь тет-а-тет с американцами, Черчилль боялся закрепления положения “младшего” союзника. К тому же неподвижность в отношении Востока была чревата опасностями. Имея все это в виду, 3 сентября 1943 г. Черчилль предложил Сталину и Рузвельту встретиться в Эдинбурге или Лондоне. Предлагалась следующая повестка дня: “Что делать с Германией после ее поражения? Если делить оккупационные территории, то как?” Премьер-министр ставил также более широкий вопрос: “Будут ли в мире зоны влияния? Или англо-американцы, как и русские, будут “играть по всему полю”? Разумеется, счел нужным указать с самого начала Черчилль, “не может быть никаких сомнений в том, что мы заинтересованы во всех частях мира. Мы не можем закрыть глаза на события в любом из регионов мира, потому что даже из отдаленных региональных процессов могут возникнуть предпосылки новой войны”.

В начале сентября 1943 года Черчилль, по его собственному признанию, сознательно задержался в Америке. В Англии уже шутили, что он решил принять американское гражданство. А он желал быть рядом с президентом на решающем этапе развития событий в Италии и определения отношений с СССР.

Премьер сидел окруженный подушками в своей спальной комнате, а президент работал в Овальном кабинете Белого дома. Черчилль “проводил большую часть дня, залезая в постель и вылезая из нее, принимая ванну в самый неподходящий момент, мечась из одного конца коридора в другой в домашнем халате”. В послании Сталину, написанном Черчиллем и одобренном Рузвельтом, задается вопрос, “каковы ваши взгляды на будущее” и излагается точка зрения на будущее Запада. Черчилль предлагает в случае необходимости посетить Москву. Теперь, после скрепления союзных связей с американцами, Черчилль чувствовал прочность тыла и считал, что на данном этапе (когда СССР был жестоко связан боями с немцами) с Москвой будет легче договориться о будущем послевоенном устройстве.

Было и другое соображение. Черчилль телеграфировал своему южноафриканскому другу - Сметсу: “Неизбежно превращение России в величайшую наземную силу в мире после этой войны, поскольку она избавится от двух своих военных соперников - Японии и Германии, которые в течение только одной нашей жизни нанесли ей такие тяжелые поражения. Я надеюсь на братскую ассоциацию Британского содружества и Соединенных Штатов, их союз на море и в воздухе, объединяющий морскую и воздушную мощь. Это позволит нам занять мощные позиции и создать необходимый баланс с Россией, по меньшей мере, на период восстановления. Дальнейшее развитие событий предвидеть трудно”. Черчилль придавал исключительное значение новой мощи России, а вот что касается Китая, то в этот период (сентябрь 1943 г.) он выражал большие сомнения. Как пишет Кадоган о Черчилле (запись в дневнике от 6 сентября): “Он бы хотел выкинуть Китай из списка четырех величайших держав самым демонстративным образом”.