Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления

Гаситель фонарей ответил напрямик. Великобритания не останется нейтральной, даже если Германия не будет вторгаться в Бельгию и Францию. «В тот день, – писал Дуглас Ньютон, – до Берлина была доведена непреклонная позиция Великобритании: решение Германии уважать бельгийский нейтралитет не принесет ей самой ни уважения, ни пользы. В случае войны Великобритания, вероятно, все равно поспешит на помощь Франции и России»{46}. На следующий день Грей пошел на попятную, проинформировав немцев, что Великобритания может остаться нейтральной в случае, если между Германией и Францией не будет боевых действий, а вся война, по сути, будет вестись на востоке. Французы были в ярости. Их позиция по Сербии часто оказывалась еще более воинственной, чем у русских. Георг V был возмущен. Грея вызвали во дворец и устроили головомойку, потребовав дезавуировать его послание, что он и сделал.

Между тем в тот же вечер, после дружеского ужина в компании Асквита и царского посла на Даунинг-стрит, Черчилль распорядился полностью мобилизовать резервы флота, практически не оставляя сомнений в том, что Великобритания готовится к войне. «Сообщническое» поведение Асквита за ужином было (совершенно верно) истолковано как согласие. Это шло вразрез с принятым ранее решением кабинета отказаться от такого рода действий. Но если и монарх, и премьер-министр решительно выступают за войну, зачем парламентской демократии беспокоиться о министрах или парламенте? Много написано об узости правящего в Германии круга, который придал политической системе страны институционально застывшую форму. Это было справедливо, но британская система, пусть и более эластичная с виду, также управлялась группой, которая принимала ключевые решения без каких-либо консультаций с предполагаемым источником демократической политической власти – палатой общин.

Через пару дней Грей сообщил палате общин, что в случае нарушения бельгийского нейтралитета у Великобритании не останется другого выхода, кроме как вмешаться. Судьбоносное решение о вступлении в войну было принято не на совещании кабинета и не в результате парламентского голосования. Большинство министров даже и мельком не взглянули на ультиматум, который был направлен Германии 4 августа, после того как ее войска пересекли бельгийскую границу. Точно так же никто не спросил их мнения при официальном объявлении войны, которое вскоре последовало. Это было решение, принятое под покровом тьмы на заседании Тайного совета, состоящего из трех пэров и монарха. Вот и вся парламентская демократия.

Большинство британских историков склонны преуменьшать значение этих дипломатических игр и кунштюков. Уже сам факт того, что приходилось прибегать к подобным хитростям, говорит о том, что антивоенная оппозиция внутри кабинета была отнюдь не надуманным препятствием. Партия войны была уверена, что добровольные отставки обрушат правительство и, как следствие, приведут к политическому хаосу в том случае, если оппозиция решит начать общенациональную политическую кампанию в поддержку своей точки зрения. Однако ж, задается вопросом Александер Зевин, насколько сильна была эта оппозиция в составе правительства либералов?