В определенной степени Черчилль стал жертвой печального правила, когда успех воспринимается как должное, а неудачи – как личные ошибки руководителя. Но в произошедшем была и его вина. Неуемная активность и не всегда обоснованная любовь к деталям привели к тому, что в Адмиралтействе была выстроена жестко централизованная система управления. Первый лорд не чурался лично составлять оперативные указания флотоводцам на местах, а также готовить протоколы по итогам заседаний со своим участием. Ни Баттенберг, ни другие члены Совета Адмиралтейства не были в состоянии вести на равных споры с руководителем, который подавлял окружающих своей харизмой, аргументами и красноречием. Он либо ругал военно-морских экспертов за отсутствие воображения и неспособность подготовить дельные предложения, либо негодовал, когда они подвергали критике его собственные планы и расписывались в неспособности их выполнения. С одной стороны, Черчилль был прав, пытаясь преодолеть аморфность и инертность коллег, постоянно предлагая, инициируя и толкая. Но в этом культе действия таилась скрытая угроза. Черчилль не хотел признавать, что выжидание тоже полезно. Как бывший кавалерист он ценил атаку и считал погоню эффективным инструментом уничтожения противника. Но война на море управляется по иным законам, чем противостояние на суше. Черчилль вообще столкнулся с тем, что война оказалась гораздо менее прогнозируема и более сложна, чем он полагал изначально. Наследие Нельсона с сокрушением военно-морских сил противника одним ударом в одном сражении оказалось иллюзией. Немецкий флот не собирался вступать в открытое и масштабное противостояние, предпочитая позиционную борьбу и подводные лодки. Не все так просто оказалось и с экономической блокадой, которая должна была сократить поставки в Германию ценных ресурсов. Эти планы были разрушены нейтральными странами, которые через свои суда и порты продолжали снабжать Второй рейх. Черчилль считал, что в подобных условиях следует сорвать покрывало нейтралитета. Подобные предложения, как и стремление усилить блокаду, встретили оппозицию в правительстве. Многие политики считали, что подобные действия не принесут пользы, а приведут к появлению новых проблем.
Помимо жесткой централизации процесса принятия решений в Адмиралтействе поведение Черчилля в этот период также отличалось неподдельным интересом к вопросам, выходящим за периметр его ответственности. Он смотрел на ситуацию в целом, отводя флоту лишь локальную роль. Отчасти столь широкий взгляд объяснялся пониманием, что, несмотря на всю свою мощь, ВМФ неспособен в одиночку победить Германию. Черчилль не испытывал иллюзий, отчетливо видя, что основные бои будут происходить на суше и путь к победе лежит в сокрушении немецкой армии. В этой связи он был одним из немногих представителей либерального крыла, кто выступал за увеличение контингента войск Британской империи в Европе – до 1 млн человек с сохранением этого количества на протяжении всей войны. Другая причина, почему первый лорд полез в решение вопросов, к которым не имел прямого отношения, состояла в неспособности морской стихии поглотить его неудержимую натуру. По воспоминаниям современников, он заскучал в Адмиралтействе, «рассуждая исключительно о сухопутных операциях»{112}.