Одновременно с решением задач на государственном уровне Черчилль решил лично опробовать новую технику. На тот момент это было очень рискованное предприятие. Тот же Ролле погиб в результате авиакатастрофы, когда его биплан развалился в воздухе на высоте шести метров. Черчилль и сам отлично понимал всю опасность своего увлечения. «Воздух — очень опасная, ревнивая и требовательная любовница, — писал он в своей статье. — Посвятив себя ей, многие оставались верными до конца, наступавшего, как правило, задолго до прихода старости»[618].
Тем не менее страх не помешал ему стать одним из первых британских политиков, поднявшихся в воздух. В увлечении авиацией проявились два качества Черчилля: храбрость, которая в годы войны будет восхищать его коллег[619], и тяга к опасностям[620]. «Лично на меня события, которые требуют проявления моральной и физической смелости, действуют воодушевляющим образом», — признается он Гарольду Николсону[621].
Подняться в воздух для Черчилля было вызовом, и он не мог его не принять. Делясь с читателями своими ощущения, он признавался, что был «немало удивлен, когда, оторвавшись от земли, не испытал ожидаемого чувства головокружения». Несмотря на успешный взлет, его воображение продолжало рисовать «картины крушения и аварии». По своему «незнанию и невежеству» он надеялся, что это произойдет над какой-нибудь «мягкой водной поверхностью». Но несмотря на все страхи, первый полет завершится успешно[622].
Одного полета Черчиллю оказалось мало — он решил не только вновь подняться в воздух, но и лично научиться управлять воздушным судном. «Все великолепно, как в старые добрые времена Англобурской войны! — писал он своей супруге в октябре 1913 года, после очередного посещения авиабазы. — Я наслаждаюсь моментом: никаких скучных партийных склок, надоевших газет и нелепых выборов. Как же я счастлив, что мы живем в эпоху, когда достижения прогресса видны в каждой области военной авиации!»[623].
По воспоминаниям современников, политик был «проблемным учеником». «Он был хорош в воздухе, — признавался один из очевидцев, — но вызывал большие опасения во время взлета и посадки»[624]. По мнению будущего маршала авиации Хью Монтагю Тренчарда (1873–1956), «Черчилль слишком нетерпелив, чтобы быть настоящим пилотом»[625]. Учивший политика капитан Гилберт Вернон Уайлдмен-Лашингтон (1887–1913) вспоминал, что он с трудом уговорил Черчилля прерваться на ланч. Легко себе представить состояние политика, если даже в свой день рождения он только и думал, что о пилотировании. «Вы могли бы объяснить мне некоторые аспекты управления самолетом, — обратился он к инструктору. — Как вы считаете, какие у меня проблемы? Мне кажется, я слишком сильно дергаю штурвал, а может быть, это всего лишь мои догадки…»[626].
«Начав летать из чувства долга, восхищения и любопытства, я продолжил брать уроки пилотирования из-за того неподдельного веселья и удовольствия, которое они мне доставляли», — объясняет Черчилль мотивы своего поведения[627]. В его словах звучат нотки оправдания, и было отчего. Однажды во время неудачного приземления самолет так тряхнуло, что политик чудом не свалился под шасси. Коммандер Спенсер Дуглас Грей (1889–1937), с которым Черчилль впервые поднялся в воздух и который на первых порах исполнял роль инструктора, спустя три дня после полета со своим учеником получит серьезные ранения, когда его самолет войдет в штопор; к счастью, ему удалось совершить аварийную посадку. В декабре 1913 года во время жесткой посадки сломал себе шею другой инструктор Черчилля, Уайлдмен-Лашингтон, — сломал на том самом самолете, на котором совсем недавно летал с главой Адмиралтейства.
Неудивительно, что новое увлечение вызвало беспокойство Клементины. «Мой дорогой, — умоляла она. — Я слышала, что ты сегодня хотел подняться в воздух. Заклинаю тебя, не делай этого, утром обещали сильный ветер, и вообще, сегодня не самый удачный день для воздухоплавания»[628]. «Тебе не о чем беспокоиться, — успокаивал ее Черчилль. — На аэродроме одновременно взлетают по двадцать самолетов, тысячи вылетов без единого несчастного случая. Ты же так хорошо меня знаешь. С твоей интуицией ты видишь все мои достоинства и недостатки. Иногда мне кажется, что я способен завоевать целый мир. В другой раз я понимаю, что всего лишь тщеславный дурак. Твоя любовь ко мне — это самое великое счастье, выпавшее на мою долю. Ничто в этом мире не способно изменить моей привязанности к тебе. Единственное, что я хочу, так это стать более достойным тебя»[629].