Уинстон Черчилль: Власть воображения

Для Черчилля – чувствительного, сентиментального, тщеславного – королевское послание стало манной небесной: «Этот великодушный жест по отношению к человеку, чье влияние было сведено к нулю, навсегда останется благословенным воспоминанием моей жизни». Отправив в нужный момент несколько удачно подобранных слов, новый король, неуверенный и робкий молодой человек, заслужил безграничную преданность сказочного слуги.

Уже уходя из большой политики, Стэнли Болдуин доказал одним поразительно точным высказыванием, что в конце концов сумел разобраться в европейских делах: «В настоящее время, – заявил он Антони Идену, – в Европе сейчас два сумасшедших на свободе. Всякое может случиться». Ситуация была даже сложнее, чем она казалась Невиллу Чемберлену, ставшему в мае 1937 г. премьер-министром: Муссолини завершил завоевание Абиссинии, Гитлер продолжал ускоренно вооружаться, дуче и фюрер сблизились настолько, что провозгласили ось Берлин – Рим и сообща вмешались в гражданскую войну в Испании, где диктатура угрожала одержать новую победу над демократией; Франция, парализованная внутренними политическими раздорами и социальными конфликтами после победы Народного фронта, не была в состоянии сыграть роль стабилизатора в Европе; Советский Союз, тайно оказывавший помощь борцам с фашизмом в Испании, вызывал озабоченность из-за деятельности Коминтерна и московских процессов; Япония, подписавшая с Германией в прошлом году Антикоминтерновский пакт, продолжала захватническую войну в Китае, чему Великобритания была не в силах воспрепятствовать, тем более что США категорически отказались принять предложения Лондона вмешаться в японо-китайский конфликт силами военно-морского флота или хотя бы принять дипломатические меры. Великобритания оказалась изолированной и безоружной во все более враждебном окружении, и на имперской конференции, проходившей в тот период, Антони Иден так определил политику правительства: «Удерживать наши политические позиции, усиливая под их защитой военный потенциал».

Этим ли путем действительно собирался следовать новый премьер-министр? Пусть он содействовал перевооружению с самого своего прихода к власти, это еще не означало, что он будет способствовать его ускорению. Хорошо знавший его капитан Марджессон напишет, что «все вопросы армии и флота вызывали у него глубокое отвращение». Кроме того, Невилл Чемберлен, как и его предшественник, не был расположен принимать ту крайнюю меру, которая одна только могла ликвидировать накопившееся отставание страны, – частичную конверсию гражданской промышленности в военную. Став премьер-министром, Чемберлен сохранил все предрассудки и зашоренность канцлера Казначейства, которым он был восемь лет; выдержка из его выступления, опубликованного в начале 1938 г., многое о нем говорит: «Наша собственная программа вооружения продолжала расти и отягощать наши финансовые обязательства действительно тревожным образом. Стоимость содержания материальной части после завершения перевооружения угрожала превысить наличные ресурсы или, по крайней мере, вынудить значительно повысить налоги на неопределенный период. Вот почему я сразу стал упоминать Германию в моих речах только в самых лестных выражениях».

Всегда сомневавшийся в целесообразности вооружения и решительно не принимавший связанных с ним затрат, Невилл Чемберлен рассчитывал обойтись без него за счет новых внешнеполитических инициатив. Вот почему, став премьером, он заявил министру иностранных дел Антони Идену: «Я уверен, вы не станете возражать, если я буду больше интересоваться внешней политикой, чем Стэнли Болдуин»; и мистер Иден заметил по этому случаю: «Мы оба знали, что интересоваться меньше было просто невозможно…» К несчастью, простого интереса было недостаточно; незадолго до смерти сэр Остен Чемберлен, возможно охваченный предчувствием, предупредил сводного брата: «Невилл, не забывайте, что вы ничего не смыслите в иностранных делах». Этот неоспоримый факт подтверждали прямо или косвенно многие современники от Ллойд Джорджа, описавшего его как «хорошего бургомистра Бирмингема в голодный год», до Черчилля, считавшего, что Невилл «смотрел на мир через скверные очки муниципального сборщика налогов». Но оценка нового первого лорда Адмиралтейства была, несомненно, самой точной: «У Чемберлена было много достоинств, однако у него не было ни знания мира, ни воображения, способного восполнить недостаток знания. Европа была ему чужда и незнакома. Он многого добился в качестве мэра Бирмингема и воспринимал диктаторов Германии и Италии как мэров Ливерпуля и Манчестера, которые принадлежали к другим партиям и имели разные интересы, но должны были заботиться о благе всего человечества и быть людьми такими же разумными и положительными, как и он сам».