Уиронда. Другая темнота

Джако вышел из церкви, стены которой дрожали от урчания насытившей тьмы, и тяжело дыша поспешил домой. Поначалу он слышал, что за ним увязалась Барби, но стук ее когтей постепенно затерялся в лабиринте улиц и переулков Розеллы, как отголосок неприятного сна, как выцветшее со временем воспоминание.

* * *

Асфальт под ногами всю дорогу дрожал. Так бывает, когда под землей проносится поезд метро или тяжелый грузовик мчится зимней ночью по пустынным улицам. Но Джако знал, что эпицентр толчков находится под церковью Святого Духа. Интересно, чувствуют ли вибрацию другие жители района?

Добравшись до дома, старик обнаружил, что большие хрустальные люстры в подъезде раскачиваются, как при землетрясении, а лифт не работает. Он несколько раз нажал на кнопку, пока, наконец, не смирился с неизбежностью подниматься пешком на пятый этаж. Видимо, вибрации каким-то образом повредили механизм.

Изнемогая от немыслимой усталости, Джако потащился по лестнице, которая казалась бесконечной. Дойдя до последнего пролета, вдруг вспомнил, что должен принять лекарство, да, а потом увидел на стене трещину, бежавшую в его квартиру. И тут Джако захлестнуло одно лишь желание, которое больше невозможно было сдерживать – невыносимое желание есть, есть, есть. К горлу то и дело подкатывала тошнота, живот скрутило.

Джако не сразу попал ключами в замочную скважину. Наконец, зашел в квартиру и, хватаясь за стены и мебель, чтобы не упасть, потащился в спальню.

– Проклятье, да, да! – вскричал он, забираясь на кровать.

Из трещины, которая теперь стала шириной с кулак, струилась черноватая жидкость, стекая по изголовью, пачкая простыни и расползаясь по полу лужами цвета смолы. Поток, словно тающее мороженое, не прекращался – пульсируя, трещина ритмично выбрасывала все новые и новые волны грязи.

Прижавшись лицом к стене, Джако позволил жидкости наполнить его желудок, забраться в нос и испачкать все тело. В этой слизи, ставшей его единственной едой, были и твердые кусочки – волосы, ногти, зубы, даже маленький полупереваренный, изуродованный большой палец.

Он проглотил все.

Он пил и ел, мыча от удовольствия, пока не почувствовал, что больше не может.

Джакооо. Спасибооо.

Вдруг весь район сотрясся, стены дома задрожали, и Джако сбросило с кровати. Он шлепнулся на пол, словно выброшенная тряпичная кукла, и услышал, что кость в бедре хрустнула, как крекер.

Но старику было все равно.

Он сделал свое дело, и его накормили.

Теперь все будет жить. И Розелла. Только это имеет значение. Он тоже будет жить вечно в этом районе, в других складках времени и пространства.

Джако долго лежал на полу, наслаждаясь сладковатым привкусом на языке, чувствуя, как липкая пленка обволокла слизистые оболочки щек. Но вибрации все усиливались, и трещина над кроватью выпустила кучу отростков, которые побежали по стенам, полу и потолку. На Джако посыпалась штукатурка, но он так устал, что ничего не мог сделать. Хотелось лишь заснуть и проснуться молодым. Мысленно Джако записал – не забыть принять лекарства.

Он уже готов был провалиться в спокойный счастливый сон, как из кухни его кто-то позвал. Пьера? Трещина? Наконец старик понял, что это скворец.

– Джако Джако Джако, – тараторил Фаустино.

Собрав последние силы, Джако вцепился в ножки шкафа, потом в стул, в дверной косяк и, как мерзкий старый червяк, потащил свое тело к кухонному столу, где стояла клетка со скворцом и лежала «Наука о мертвых средах». Бедро не болело. Ему довольно быстро удалось встать.

Фаустино тоже проголодался. И испугался. Когда началось землетрясение, скворец так забился в своей тесной клетке, что у него выпало несколько перьев, которые теперь валялись в песке вместе с кормом и экскрементами. Взгляд Джако скользнул за открытую балконную дверь, и старик увидел, что город окутал маслянисто-зеленый, апокалиптический свет.

Джако взял клетку и, со стоном подволакивая сломанную ногу, вышел на балкон.

Весь пол был завален мертвыми голубями и горлицами, но он не обращал на это внимания.

Было кое-что более важное.

Чудесное зрелище конца света. Мир покрывался трещинами и умирал.

Поставив клетку на журнальный столик, Джако вцепился в перила. Бедро ныло, но боль была тупой и далекой, как проходящий синяк.

Не отрываясь, старик смотрел на невероятную картину, открывшуюся перед глазами.

Церковь Святого Духа словно кто-то выпотрошил. От крыши – раковой опухоли в животе старого района – остались только груды битой черепицы и балок. Из пропасти, как чудовищные метастазы, во все стороны бежали бесчисленные трещины, щели, расселины, проломы, оплетая район черной паутиной. Дома складывались, как карточные домики, стены старых особняков зияли прорехами, делая их похожими на швейцарский сыр, а на улицах разверзлись пропасти, в которые мог провалиться автобус.

Толчки становились все сильнее.