Уиронда. Другая темнота

От крика животного – хотя она не может представить, какое животное способно так кричать, – мурашки бегут по коже. Похоже на визг свиньи, но в нем слышится человеческое, осознанное страдание. Звук перемещается, уходит сначала вправо, потом влево. Наверное, доносится откуда-то из леса.

Прекращается.

И раздается снова, теперь ближе. Протяжный, сдавленный вопль, полное ощущение дежавю. Витторио. Падение. Черный вихрь смерти, всасывающий его последний крик.

Аделаида щиплет свою замерзшую щеку, убеждаясь, что все это не сон. Зарывается в простыни, чувствуя себя, как в детстве. Маленькой девочкой, которая в своей маленькой комнате испугалась вешалки с одеждой, превратившейся в голубоватом свете ночи в тощее, одетое в лоскутья существо, в черного человека с большой головой и тонкими пальцами.

Дурочка, ругает она себя. Здесь кругом лес. Здесь живут дикие звери, которых городские жители вроде тебя в жизни не видели и даже не знают, как они называются.

Эта мысль ее немного успокаивает. Крик стихает.

Но Аделаида не решается высунуть нос из-под одеяла, и сон никак не идет. В конце концов она засыпает, и ей снятся сменяющие друг друга как в калейдоскопе снежинки, бездонные трещины и красноватые облака, танцующие вокруг гор, которые невозможно покорить.

Проснувшись, Аделаида зевает и краснеет от смущения, заметив, что ночью намочила постель. Как маленькая испуганная девочка.

* * *

Второй день Аделаида проводит вдали от Лермы, в Монферрато, бродит по холмам, тянущимся в сторону Лигурии. Время от времени в голову приходят мысли о прошлой ночи, но она отталкивает их, пытаясь сосредоточиться на фотосъемке. Холмы, виноградники, замки отвоевали себе место у забрызганной туманом равнины. Кажется, снимки получаются удачными – тем более, из-за облаков выглядывает солнце, разрушая холодное зимнее оцепенение.

Днем, когда Аделаида сидит в баре, ест бутерброд и потягивает кофе, ей звонят из газеты. Предлагают еще двести евро, чтобы она задержалась в этом регионе и сделала небольшую серию снимков для фотокниги о Бассавилле. Аделаида соглашается. Домой ее совсем не тянет; нет никакого желания возвращаться в пустую квартиру с развешанными по стенам фотографиями Витторио, которые она пока так и не смогла снять.

Она заканчивает разговор, чувствуя себя не то чтобы в хорошем настроении, но, в общем, достаточно спокойно.

По крайней мере, до тех пор, пока не приходит время возвращаться в Лерму, в тот час, когда вечер своим пальцами цвета воронового крыла ощупывает все вокруг. Припарковав машину, Аделаида идет по тропинке и чувствует смутную тревогу, слыша лесные шорохи и звуки, которые напоминают ей о ночном крике.

Ты действительно его слышала?

Зигзагами обходя валуны, Аделаида поднимается в гору и ускоряет шаг – такое ощущение, что кто-то подглядывает за ней в темноте из-за кустов ежевики.

Она почти пробегает остаток горной тропы и, тяжело дыша, быстро заходит в дом; волосы прилипли к вспотевшему лбу, спина ужасно болит. Аделаида идет в душ, а потом хватается за работу, как за единственное средство против соблазна закончить вечер выпивкой и приемом успокоительных, вызывающих отупение.

Вставляет карту памяти в ноутбук. Эта часть работы нравится ей больше всего: сидеть и спокойно отбирать снимки, сделанные в минуты вдохновения. Снова пережить эти моменты и окончательно запутаться в выборе.

Запустив программу для редактирования, она начинает отсматривать фотографии. Неплохо. Ей удалось передать тусклый зимний свет, и пейзажи вызывают грустное и щемящее чувство. Именно то, что нужно.

Она возвращается к началу, стирает заурядные фотографии, обрабатывает лучшие, пока не добирается до кадров, сделанных в Лерме накануне.

Надпись. Перила в красноватой ржавчине. Окутанная туманом долина.

А потом скала. Два снимка. Жаль, что не годятся – выступ, заросший травой, окутанный унылым, гнилым зеленым светом, вышел нечетко. Она хочет удалить файлы, как вдруг на первом снимке в правом нижнем углу замечает черное пятно.

Приближает.

Пятно занимает почти весь экран, принимая зернистые контуры хорошо узнаваемой формы.

Тело Аделаиды становится ватным, сжимающие мышку пальцы немеют от ужаса.

Это профиль человека, человеческая тень среди листвы и стволов, огромная голова смотрит вверх, на вершину скалы.

Не может быть.

Наверное, воображение, возбужденное лекарствами, плохим вином, стрессом, одиночеством и местными легендами, играет с ней злую шутку. Она приближает нос к экрану.

Оптическая иллюзия, обман зрения.

Видение исчезает.

Это человек-кабан, подсказывает ей внутренний голос, но сколько бы Аделаида ни смотрела в монитор, то с одного, то с другого ракурса, больше она его не видит, – так иногда нам чудится лицо на обоях или фигура животного среди облаков.

– Да пошло все к чертовой матери! – восклицает она чуть ли не в истерике и стирает фотографию; но сердце продолжает биться как бешеное.