Уйти красиво и с деньгами

– Ну, что же, – сказала Лиза надменно. – Не надо больше слов, а то вы, Игнатий Феликсович, совсем запутаетесь. Я согласна.

Анна Терентьевна зарыдала чаще и громче и рукой, свободной от слез и платка, повелительно замахала брату:

– Павел, икону!

13

– Только не это! – воспротивилась Лиза, когда Павел Терентьевич поднялся, чтобы идти в спальню за иконой. – Сейчас благословения не в ходу – слишком патриархально. К тому же господа Пианович и Генсерский, кажется, католики? Значит, выйдет сомнительная сцена. Лучше уж шампанского, а?

Анна Терентьевна укоризненно всхлипнула:

– Лиза! Не шали в такую минуту. Не думайте, господа, она шампанского даже не пробовала никогда. Не знаю, что ей взбрело в голову… Обними меня, дитя мое!

Анна Терентьевна встала с кресла и раскинула руки. Пришлось обниматься. Прижимая к себе Лизу, тетя Анюта исхитрилась ущипнуть ее и прошипеть в ухо: «Не позорь нас!» Павел Терентьевич тоже смущенно обнял дочь, затем брат и сестра заключили в объятия Пиановича. Одному Генсерскому не досталось никаких ласк.

– Ну, вот и хорошо, – подвел черту Павел Терентьевич, который чувствовал себя не в своей тарелке. – Чего теперь тужить? Матрена, так и быть, неси шампанское, что принес господин Пианович. Оно в кадке у колодца, холодное!

Игнатий Феликсович вдруг заволновался, переглянулся с Генсерским и достал из жилетного кармана коробочку:

– Позвольте, Елизавета Павловна, в знак нашей помолвки…

Он вынул из коробочки кольцо и надел его Лизе на безымянный палец. Кольцо удивительно оказалось впору и было с бриллиантовой капелькой, полной колючих цветных искр.

– Мило! Спасибо, – сказала Лиза так, будто ей ежедневно подносили бриллианты.

– Не вы должны благодарить меня, Бетти! Это я вечно буду благодарен вам за счастье, которым вы одарили меня, согласившись стать моей женой. Когда человек, который много страдал, ошибался и потерял надежду, вдруг встречает свой идеал…

«Кажется, что-то такое Чичиков говорил Собакевичу? – припомнила Лиза, которая училась неважно. – Как глупы и пошлы всякие церемонии! И никто не вспоминает ни про «Викторию», ни про десять тысяч. Все счастливы!»

Речь Пиановича, который наконец справился со смущением, потекла рекой. Артемьевна шумно вздыхала в дверях, Анна Терентьевна плакала не переставая. Сцену прервал звон бокалов на подносе: разволновавшаяся Матреша внесла его не так ловко, как обычно.

Шампанским занялся Генсерский. Не переставая улыбаться, он вонзил штопор в пробку, чуть присел, натужился. Раздался залп. Лиза даже глаза зажмурила, но все обошлось: после того как стихли вскрики и улегся пенный фонтан, хлынувший из горлышка, в бутылке осталась почти половина. Другие полбутылки до локтей вымочили рукава Адама и слегка обрызгали брюки его патрона.

– За прекрасную невесту! – тенорком вскрикнул Адам, вздымая бокал мокрой рукой.

– Вы теперь жених и невеста, поцелуйтесь, – распорядилась Анна Терентьевна.

Лиза подставила Пиановичу смеющиеся губы, но в последний миг увернулась и приняла поцелуй и укол усов жениха своей горячей щекой и растрепанной русой прядью.

– Бетти понравилось шампанское? – спросил немного разочарованный жених.

– На квас похоже! – расхохоталась Лиза.

– Лиза! Лиза! – качала головой тетя Анюта.

После шампанского быстро разошлись. Генсерский отправился сушить рукава, Павел Терентьевич – в постель, болеть, а Анна Терентьевна уединилась с Пиановичем в кабинете, чтобы обсудить некоторые практические вопросы.

Лиза не совсем верно угадала намерения жениха. Хотя Игнатий Феликсович и слышать не желал, чтоб невеста закончила полный гимназический курс, со свадьбой не торопил. Он как раз хотел, чтоб все было как положено: венчание в церкви и в костеле, блестящий ужин, а то и бал, проводы молодых в свадебное путешествие. Целью путешествия оказалась не Варшава, как предполагала Анна Терентьевна, а Ницца, о которой она и думать не смела.

Вообще Анна Терентьевна недоумевала. Еще вчера, спасая Одинцовых, Игнатий Феликсович уверял, что эти десять тысяч у него последние, что он жертвует всем и остается после своего благородного жеста гол как сокол, чуть ли не в одном зеленом костюме, который на нем, и в лаковых штиблетах. Однако сегодня возникли вдруг и колечко с бриллиантом, и речи о бале, и поездка в Ниццу. Игнатий Феликсович объяснял чудеса внезапным получением гонорара за некое щекотливое приватное дело. Еще несколько подобных дел должны были вот-вот принести ему кучу денег.

Для очистки совести Анна Терентьевна вновь заикнулась о Лизином образовании. Пианович на сей раз почти вспылил:

– Далась вам, милая Анна Терентьевна, эта гимназия! У Бетти нет ни малейших способностей к наукам. Она преуспевает в одном французском, к которому вы с детства ее приучили. В Ницце она будет совершенствоваться. К чему еще два года маяться за партой?

– Но сейчас принято, чтобы девушки кончали курс.

– Где принято? Кем? Беднотой, которая прочит дочек в кассирши? Помилуйте, ни одна великая княжна гимназий не кончала!

Анна Терентьевна была сражена, но все-таки пробормотала:

– Лиза чересчур молода…