Уйти красиво и с деньгами

– Сколько стоят ваши сережки? Скромненькие, но парагошки[11] совсем близнецы. Такие редко бывают, – тут же пристала к Лизе Нина Михайлова, молоденькая офицерская жена, которая теперь считалась лучшей Лизиной подругой. Господи, вместо Мурочки! Нине стукнуло восемнадцать лет, но она была мудра, как змий.

– Это неразумно, – сказала она, когда Лиза призналась, что цены сережек не знает. – Денежки надо считать и потихоньку прибирать к рукам. Мы, женщины, рождены царить и тратить, а мужчины – доставлять нам удовольствия.

– Вы так любите деньги? – спросила Лиза.

– Нет, конечно, – улыбнулась Нина, алчно блестя голубыми глазками. – Но то, что за них можно купить, люблю. И имею право. Да мы обе имеем право! Вы же красавица – весь город гудит, откуда вы такая взялись. А я просто хорошенькая, но все равно считаю, что мои туалеты должны быть самыми элегантными. Мне к лицу желтое, палевое и сиреневое. А вам – белое, черное и, как ни странно, пунцовое. Скажите, а правда, что туалеты вам заказаны у Пакена и Пуаре?

– Наверное. Я не знаю.

– Тогда я обязана вас предупредить, что Пуаре не признает корсетов. По-моему, это ужасно. Не то что выглядит некрасиво – слава богу, мы с вами стройны, как сельди. Но ведь неприлично! Мужчины быстро узнают, что на вас нет ничего сдерживающего.

Я бы сразу почувствовала себя голой и буквально сгорела бы со стыда! Вот покойная Пшежецкая, говорят, корсетов не носила, и этим объясняют ее странную власть над мужчинами.

– Она от природы была царица, – возразила Лиза.

Нине такие слова не понравились:

– Ну уж бросьте! Царица? У нее был крутой лоб, как у барашка, и пальцы коротенькие – фи! Дворняжка, а прикидывалась графиней! В женщине главное порода. Вот у вас порода бросается в глаза. Или посмотрите, какое у меня узкое запястье. Видите? И щиколотка, как положено, в три раза тоньше икры. А Пшежецкая… Распущенность во всем, включая отсутствие корсета, и больше ничего. Хотя у нас в полку многие мужчины по ней с ума сходили и до сих пор не могут успокоиться.

– Неужели? Кто же?

– Известно кто: Кока Леницкий первый. Он даже стреляться хотел. А Матлыгин… Да ну его!

– Что Матлыгин? Тоже думает стреляться? – заинтересовалась Лиза. Она сразу вспомнила свой разговор с Кашей про завоевателей Америки.

– Матлыгин не разговаривает ни с кем и собирается куда-то в Гоби. Он тоскует. Говорят, он одно время тоже жил с Пшежецкой, но она его бросила – он беден. Зато они – курам на смех! – остались друзьями. Публичная женщина и дикий монгол, лишенный и тени элегантности. Два сапога пара! А вы верите в дружбу мужчины и женщины?

Лиза отмахнулась от такой серьезной темы:

– Пойдемте лучше послушаем – кажется, Субботина петь собирается.

– Субботина? С ее вечным насморком?

Хорошо слушать и насморк: в это время не надо самой говорить и улыбаться. Можно даже смотреть преспокойно в окно, и никто не подумает, что тебе надоели гости – просто твоя душа унеслась вслед за звуками рояля. Очень приличная выходит картина: невеста грезит о будущем блаженстве.

В ожидании этого блаженства Лиза давно собрала узелок: белье, два старых платья, которые Игнатий Феликсович велел выбросить в тряпки, чулки, гимназические еще ботики и шерстяной платок.

– Плохое ты задумала, – отрезала няня Артемьевна, у которой Лиза собралась схоронить узелок. – Кончилась твоя воля! Жена себя честно держать должна.

– Я еще ничья не жена, – напомнила Лиза.

– А все одно – сговорена. И отказать не можешь. Терпи теперь! Девка гулят, баба терпит. Забирай от меня свою ветошь и не дури.

– Я люблю другого.

– А кто тебя спрашиват-то? Ты теперь жениха держись. Он мушшина справный, в самой силе, шшоки красные. Девка бабьего счастья не понимат, ишшо глупая. Распробуешь скоро!

Лиза в ответ расплакалась. Даже няня против нее! Что теперь делать? Главное, Ваня все знает – нарассказали ему с три короба. Он может видеть, какая она теперь нарядная, как ездит в пролетке с женихом и скупает брошки да шляпки.

«Он убит», – сказала Мурочка через забор, когда Лиза вырвалась на минутку в сад. Как славно было снова видеть знакомую вязаную шляпку и черносмородинные бойкие глаза!

– Мурочка! Разве вас с Володькой еще не отправили к крестной в Ушуйск? – удивилась Лиза.

– На будущей неделе едем, кажется. А ты куда пропала? Тебя что, из дому совсем не пускают?

Через минуту разговора они все друг про друга расспросили, и Мурочка сказала, что Ваня знает, что он убит, и потому нельзя его больше увидеть ни на Почтовой, ни в копытинском саду. А ведь Лиза последнее время только и делала, что всюду искала глазами знакомую косоворотку, знакомую голову, выбеленную солнцем, знакомые серые глаза в пестрых ресницах. Но нигде, нигде, нигде их не было!