Уйти красиво и с деньгами

Как-то Лиза очень обрадовалась, за квартал заметив канотье с сальной розовой лентой, усики-мушку и густой извозчичий загар. Он, соглядатай! Лиза почти бегом пустилась по Почтовой к саду Копытиных, ожидая, что вот-вот появится Ваня, которого караулит канотье. Но улица была пуста, сад был пуст, мир был пуст. Отвратительный щеголь неотступно шел за Лизой, игриво пошаркивая. Он замедлял шаг, рылся в карманах или разглядывал пустое небо, когда Лиза останавливалась, и частил мелкими шажками, когда она решалась бежать. Тогда она заскочила в лавку за углом. Сквозь зеленоватое стекло и пирамиды колбас в витрине наконец совсем близко увидела проклятое канотье и профиль со странным, наверное, переломанным носом. Нос этот был плоский, прямой, с ненормально курносым кончиком. Шпиона, значит, били по лицу – и сам он будет бить, если сочтет нужным. А следит он неотступно за ней, Лизой! Даже когда Вани рядом нет! Лиза вернулась домой на Почтовую. Чернота сомкнулась над головой, и жить стало совсем тоскливо.

«Он убит» – так сказала Мурочка.

Но «убит» вовсе не значит «застрелился», хотя именно этого Лиза желала когда-то давно, когда летала с Ваней на качелях, не знала, как его зовут, и не ожидала ничего, кроме лета. Теперь Ваня решил, что она влюбилась в другого, а он забыт, не нужен, брошен. Поэтому Ваня уехал с отцом заказывать мрамор – и для чего? Для нового пола в костеле!

Пол заказала Антония Казимировна Пшежецкая на деньги, оставшиеся после смерти Зоей. Говорили, этих денег куда меньше, чем ожидалось, особенно если припомнить, каких тузов разорила в пух ветреная камелия. Антония Казимировна унаследовала лишь несколько тысяч в ценных бумагах, несколько побрякушек, недоворованных преданной горничной Дашей, да кучу нарядов, которые оказались так экстравагантны, что их неловко было раздавать бедным. Правда, этих средств хватило, чтобы заменить гранитный пол в костеле мраморным и даже кое-что позолотить. Антония Казимировна также выписала из Вильны органиста-искусника. Теперь вместо унылого любительского гудения из-под костельных сводов неслись, гоняясь друг за другом, поглощая самих себя на ходу и чудовищно множась, бесконечные фуги Баха. Костельный пол предполагался тех самых тонов, что в соборе Святого Петра в Риме. Так мерещилось кроткому уму то ли Антонии Казимировны, то ли ксендза Баранека.

– Это конец! – пала духом Лиза, узнав последние новости. – Мурочка, я тебя прошу, я умоляю! Даже клятву с тебя возьму, потому что это для меня важнее всего на свете! Когда Ваня вернется, дай мне знать. Все равно как – через нашу Матрешу или вашу Гашу. Или пусть Володька мне в окно камень бросит – но в ту же минуту, в ту же минуту!

– К чему это теперь? – усомнилась Мурочка. – Все ведь решено. Я слышала, тебе в Париже заказали подвенечное платье. Ты теперь вся в новом и такая красивая, что больно смотреть. Даже Володька вчера весь вечер вздыхал – видел тебя где-то с женихом.

– Это ведь ерунда – платья, шляпы, ленты. Все это в магазине продается! Я люблю одного Ваню, и мне очень надо его видеть. Придумай, душка, что-либо, только посекретней! Знаешь, ведь за мной давно следят, а кто, не знаю. Ходит сзади все время. Какой-то урод в мятом канотье! Наверное, он и сейчас по Почтовой слоняется.

Мурочка ужаснулась:

– Неужели правда?

– Хочешь, покажу его? Перебирайся ко мне!

Приседая в бурьяне, они двинулись к забору, который у Одинцовых прогнулся в сторону улицы и зиял немалыми щелями.

– Гляди, вон он, – шепнула Лиза, приникая глазом к отверстию, образованному в доске выпавшим сучком.

Мурочка вгляделась в щелку:

– Этот, в полосатом пиджаке? До чего противный! Знаешь, я его уже встречала. Первой его наша Гаша заметила. Она решила, что он влюблен в Феню, которая стирает у Тихуновских, и ходит страдает. А он, оказывается, за тобой следит?

– Это самый настоящий шпион – проверено много раз. Только вот чей, никак не разберу.

Мурочка вдруг ахнула:

– Лиза, ты все платье зазеленила! Разве можно на траву коленками становиться? Теперь тебя тетка заругает.

– Не заругает. У нас теперь все по-другому. Скоро у меня будет сто платьев – и никакого счастья. Смотри же, Мурочка: если я Ваню не увижу, я просто умру. Я даже думала, не утопиться ли мне в Нети, как майор Пшежецкий? Но утопленники такие безобразные… Ты не можешь достать яду, который у Аделаиды Петровны?

– Яду? – фыркнула Мурочка. – В ее знаменитом пузырьке, скорее всего, не яд, а карлсбадская слабительная соль. Не говори глупостей, я что-нибудь другое придумаю.

После этого разговора Лиза подругу ни разу не видела. Не пускали пока Мурочку на званые вечера!

– Вечер удался. Ты удивительно мила была сегодня, Бетти! – сказал Игнатий Феликсович. Он обнимал Лизу в сенях и прислушивался, как на Почтовой гомонят уходящие гости и хохочет романтический Тихуновский.

– Я ничего особенного не делала, – ответила Лиза и отвернулась от жаркого лица жениха.

– Вот именно – ничего! Никаких нелепых выходок, никакого беспричинного смеха и дерзостей. Обошлось и без надутых губ. О, эти губы! Эти губы!