– Не уезжай никуда! Не оставляй меня одну! – шептала она, и путала своими растрепанными волосами, и целовала куда попало – в губы, в щеку, в плечо, горячее под полотняной рубашкой. – Не отдавай меня им! Иначе я умру. Я умру без тебя! Я брошусь с моста! Или вену себе разрежу!
Есть рай и бесконечное блаженство, заливающее весь свет, в котором и сгореть не жаль; не сладко, а больно, не весело, а страшно; но только все прочее в мире ничего не стоит!
– Я не уеду, – ответил он. – Конечно! Ни за что! Даже, если хочешь, вместе прыгнем с моста.
– Ты не сможешь утонуть – ведь ты переплываешь Неть туда и обратно, – засомневалась она. – Лучше яд, как у Шекспира. Ах, зачем ты не отвез меня тогда на остров Буян!
Ее взрослое платье с открытой шеей, наверное, придумано было именно для такого случая. Она сама стаскивала батистовый рукав, чтобы больше захватить жару, счастья и поцелуев, без меры и стыда. Таких она раньше не знала. Теперь стало ясно, что кончились ее чары, ее капризы и желания, и началась его власть, важна была только его молодая сила. Она сама не понимала, до чего верно все написала сегодня на своей карточке. Лети все в тартарары!
Три мухи сладко ныли над крыжовенным вареньем. Слегка колыхались полосатые занавеси.
– Я никогда за него не выйду, – шептала Лиза, запрокинув голову. – Никогда! Мы убежим в Америку.
– Убежим, – соглашался практический Ваня. – У меня есть тетка в Кунгуре, богатейшая. Она добрая, она нас поймет. А не примет тетка, я работать пойду. Ведь даже неграмотные мужики с голоду не умирают. Я смогу…
– Я тоже, – отвечала Лиза. – Меня дома вечно пугают то службой на телеграфе, то народной школой. А я ничего не боюсь, даже смерти!
Они оба теперь не боялись смерти – слишком далеко унеслись в иную бездну. Даже на качелях так высоко не взмыть, чтоб вся земля осталась внизу, плыла у ног и заволакивалась золотым дымом.
С самых небес вдруг грянуло:
Небесный голос был густой и небрежный. Лиза и Ваня отшатнулись друг от друга, сумасшедшие и ничего не понимающие. Однако оказалось, что голос шел не сверху, а от черного хода фрязинского дома. Там стоял доктор Борис Владимирович, только что покинувший кухню.
– Саня! Гаша! Куда вы все попрятались? – взывал он. – Я получу обед, или мне грызть собачий сухарь?
Решительной походкой он направился к беседке, заглянул в нее и обнаружил Лизу и Ваню. Хотя они уже стояли смирно и довольно далеко друг от друга, их обескураженные лица и помятый вид все сказали опытному докторскому глазу. Борис Владимирович слегка вскинул свои черные брови-скобочки, хмыкнул, то есть извинился, и быстро задернул полосатый тик. Его шаги стали торопливо удаляться по песчаной дорожке.
– Боже, – только и сказала Лиза.
В ужасе она бросилась вслед за доктором, пытаясь на бегу заплести косу. Борис Владимирович обернулся. Его смуглое лицо было серьезно. Он приложил палец к губам:
– Тсс! Я никому ничего не скажу. Не бойся!
Лиза не знала, надо ли благодарить за такую милость. Доктор вздохнул и покачал головой:
– Бедная ты, бедная девочка! – Он смотрел на нее так, будто она была больна, причем чем-то опасным и непонятным. – Бедная… Хотя кто знает! Игнатий не даст пропасть. Деньги у него водятся – может, и ты как-то выплывешь, бедная. Бедная девочка.
Лиза не понимала, о чем вздыхает доктор. Он вдруг сказал:
– Лиза, с Анной Терентьевной я уже переговорил. С тобой тоже пора. Наверное, тебе-то в первую очередь и полагается это знать – сейчас ты в семье, кажется, главная.
Лиза насторожилась.
– Твой отец, Лиза, очень плох, – продолжил доктор. – Я думал, обойдется, но нет! У него сердце ни к черту. Он ведь перенес удар, когда «Виктория» сделала фью-фью. Жить ему недолго, знай это.
Лиза согласно качала головой, но совсем не понимала, что делать и как себя вести после такого сообщения.
– Он скоро умрет, – еще жестче определил суть дела Борис Владимирович. – Ему уже ничто не поможет. Ничто. Ты меня понимаешь?
Кажется, она поняла: все очень плохо, и она совсем одна. Правда, за нее стоят замечательные мужчины – Ваня, капитан Матлыгин и доктор Фрязин.
– Борис Владимирович, что надо сделать, чтобы поступить в городскую больницу милосердной сестрой? – спросила она быстро.
– Ух, какая ты горячая! – засмеялся доктор, и непривычная скорбная гримаса быстро сошла с его веселого лица. – Ты хочешь быть милосердной сестрой?
– Я хочу жить самостоятельно и обеспечивать себя. И тетю. И отца.
Лиза уже поняла, что выглядит крайне глупо. Доктор состроил ей рожицу:
– Про это я тоже никому не скажу, ладно? Мы потом поглядим, что делать, а пока – молчок. Одного не пойму – куда это мои пострелы запропастились?
– Они в доме, я думаю, – сказала Лиза.
– Ясно. Дочка у меня сердобольная – чай вон для вас затеяла!
Лиза покраснела.