Уйти на Запад

Большой табун лошадей и мулов для этих станций пасся сейчас на лугу около почтовой станции; управляющий поджидал еще один табун с востока, чтобы гнать лошадей дальше и распределять по станциям. В Форт-Эллсворте от такого конского изобилия отвыкли: год назад индейцы угнали с этого самого луга сорок коней и десяток мулов, и форт надолго остался только с двумя лошадиными душами. Достать здесь других лошадей было трудно, разве что поймать в степи мустангов — но пешему человеку с такой задачей не справиться. Так что лошадями в форте разживались долго и постепенно: зимой их стало девять, к лету еще немного прибавилось, и на «почтовый» табун посматривали по привычке завистливо: богатство, да. Управляющему говорили, чтобы он не медлил, а распределял это богатство по трассе; тот трусил, опасаясь отправляться в путь с несколькими погонщиками. Ну и дождался, что уж говорить: как-то под утро Джейк вскочил на ноги, разбуженный криками и стрельбой: это шайены решили, что им такое богатство тоже не помешает. Пока Джейк прикидывал, где место безоружному раненному человеку во время нападения индейцев и где ему раздобыть оружие, потому что со скальпом расставаться не очень хотелось, нападение с грехом пополам отбили. Посчитали лошадей — семнадцати как ни бывало. Ну хоть не всех увели — и то слава богу.

В форте вдруг обнаружился Дуглас, будто возник неизвестно откуда во время нападения индейцев. Джейк заподозрил, что так оно и есть: просто снял с головы перьевой убор, прикрыл волосы синим кепи… да, и еще не забыть смыть раскраску с лица, под которой не разберешь ни цвета кожи, ни формы скул. Но это белым все индейцы на одно лицо, индейца таким образом не обманешь — в чем тогда смысл маскировки? Однако Джейк по привычке не стал ломать голову над причудами странного индейского агента, просто сказал: «Бэйзон!» и поделился творческими муками.

Дуглас нетерпеливо выслушал горестную повесть о сражении с отчетом, кивнул, сказал: «Я потом помогу, ладно?» и ушел заниматься своими делами с местным начальством. Через пару часов Дуглас вернулся, сел на землю перед землянкой телеграфиста, где временно прижился Джейк, поставил рядом с собой потрепанный саквояж, соорудил самокрутку и, закурив, начал копаться в саквояже, бросив Джейку:

— Рассказывай, о чем отчет надо писать.

Джейк сходил за своими записями, а тем временем Дуглас достал из саквояжа тубус-пенал с остро оточенными карандашами, положил на колено блокнот в обложке из твердого картона и приготовился вроде бы писать.

Джейк снова ощутил отчаяние. Какая разница — писать самому или диктовать? Все равно коряво выйдет.

— Ты рассказывай, а не сочиняй, — сказал Дуглас, покуривая. — Я тебе не секретарь, под диктовку все равно писать не буду.

— Зачем тогда тебе блокнот? — с подозрением спросил Джейк.

Дуглас без слов повернул блокнот страницами к Джейку. На первом листе был нарисован карикатурный индеец.

— Я, когда думаю, рисую, — объяснил Дуглас. — Ты рассказывай, как вы от переправы Кольбера путешествовали. Только с точки зрения нужд телеграфа.

— А Фокс разве не рассказывал?

— Рассказывал кое-что. Не отвлекайся.

Джейк перебрал свои листки и заговорил о том, как отправились они с Фоксом от переправы Кольбера на север по старой индейской тропе. Сейчас эта тропа называется тропой шауни, но шауни в общем-то сами не так давно в этих краях, не они ее проложили… и может, недолго еще будут ею пользоваться. Потому что с востока приближаются железные дороги. Они бы и раньше приблизились, да только война помешала. Индейцам, пусть даже и «цивилизованным», как чокто и чероки, железные дороги вроде как и ни к чему, но вот индейские джентльмены думают иначе: там, где железные дороги, там и торговля живее, и промышленность. Нельзя жить по-старому, когда наступил век прогресса, даже индейцам. Конечно, железнодорожные магнаты — те еще жулики, но, в конце концов, не всем же квакерами быть…