Наша связь была крепкой как никогда, и мы ни с кем не собирались ее делить. Ее матери это не нравилось, и она часто говорила Уитни: «Не могут быть две женщины так близки. Это противоестественно».
Я все время видела свое лицо на обложке каких-нибудь бульварных газетенок в супермаркетах и старалась не обращать на них внимания. Но Хьюстоны терпеть их не могли. Особенно Сисси. Со временем я научилась сохранять лицо и вести себя спокойно.
Про себя я прозвала Сисси «Большой Кудой», от «барракуды», из-за ее агрессивной манеры общения. Дошло до того, что, стоило ей начать говорить, как я тут же надевала маску увлеченного слушателя и приклеивала к лицу улыбку. Не то чтобы я хотела ее оскорбить, но к тому времени я была далеко не ребенком и не нуждалась в ее советах. Мне просто не хотелось ссориться. Я знала, что в какой-то момент мне придется дать ей отпор, постоять за себя, но не сейчас.
Второй альбом Нип, записанный с головокружительной скоростью, был готов в июне 1987 года. За день до его выхода я приехала в Arista на встречу, и руководитель отдела рекламы R&B сказал, что радиостанции постоянно звонят им и интересуются, что между нами происходит. Во время интервью о новом альбоме они ни с того ни с сего спрашивали Уитни: «Итак… ты с кем-нибудь встречаешься?» Она старательно уклонялась от ответа, мол, ее личная жизнь – это ее личное дело, но они не отставали.
Первый сингл с альбома,
После радиоинтервью мы сели в машину, и Уитни взорвалась:
– Серьезно? А
Именно это ей и хотелось ответить. Мы посмеялись и забыли. В конце концов, то же самое они спрашивали у Дионн, да и у всех остальных. Когда вышел альбом Whitney, она стала первой артисткой, дебютировавшей с альбомом под номером 1. Ее второй альбом вошел в историю. Но всех интересовало не это.
Таблоиды – это одно, но когда Ричард Корлисс из журнала Time решил свести все эти слухи в большую статью, опубликованную в июле 1987 года, это стало стандартом поведения даже для авторитетных изданий. Я присутствовала при интервью, Уитни подозвала меня к репортеру и попросила поделиться своими мыслями по поводу домыслов о наших отношениях.
– Я говорю своей семье: «На улице вам могут рассказать обо мне все что угодно, но до тех пор, пока вы не услышали этого от меня, это неправда», – сказала я.
Я все еще пыталась разобраться в себе, поэтому не была готова заявлять о чем-то подобном своей семье, не говоря уже о публике.
Уитни добавила:
– Люди видят, что Робин всегда где-то рядом, и делают выводы. В любом случае, кому какое дело, гей ты или, может, любишь собак?
Мне не нравилось, когда она так говорила, и мы обсуждали, как ей лучше всего вести себя в подобных ситуациях, но она всегда отлынивала от подготовки к интервью. А тем временем слухи набирали обороты. Когда она сравнивала гомосексуальность с зоофилией или называла себя «пацанкой», мне казалось, что она просто пытается раздразнить журналистов. В ее словах было слишком много злобы. Тем не менее она была на сто процентов права: с кем она спит – это ее личное дело.
Когда вышла статья в Time, Корлисс описал меня «по-мужски привлекательной». Это был удар ниже пояса. Мою мать его слова тоже возмутили, и она попыталась меня утешить, сказав, что я – «красивая девочка», как делала в детстве.
– Ты в порядке? – часто спрашивала Уитни после того, как мы сталкивались с папарацци или выходили с очередной пресс-конференции, на которой кто-то в миллионный раз выпытывал подробности наших отношений.
Как только мы возвращались в машину, она крепко сжимала мою руку, словно желая убедиться, что я все еще здесь.
Она заверяла меня, что, независимо от того, что люди говорили обо мне – о нас, – нас это никогда не коснется. Я была для нее важнее, ценнее всего этого. В благодарности к альбому Whitney она написала: «Робин, ты моя подруга и к тому же отличная помощница. Будь сильной, ибо ты – дитя всемогущего Бога, и живешь в его любви и в его свете. Я люблю тебя. Уитни».
Глава одиннадцатая. Донеси на себя, мать твою!
Уитни вела себя немного странно: насколько открытой бывала временами, настолько же бывала и скрытной. Она любила тишину и разговаривала, только если очень хотела. Но уж если хотела – ничто не могло ее остановить.
Иногда она проводила с Иисусом больше времени, чем со мной. Я слышала, как она беседует с ним в спальне, и старалась им не мешать. Временами ее голос звучал необычайно оживленно, словно она разговаривала с другим человеком, так что однажды я даже спросила:
– Нип, с кем ты там разговаривала?
Она бросила на меня удивленный взгляд и ответила:
– С Иисусом, конечно.