Ухищрения и вожделения

— Не могу, Эми. Слушай, если ты не хочешь участвовать во всем этом, просто скажи об этом, когда подойдет тот корабль. Они высадят тебя на берег где-нибудь. Не обязательно здесь, где-то в другом месте. Насильно мы никого к себе не тянем. Всем и так хватит хлопот с новыми документами для тебя. Но если ты не желаешь во всем этом участвовать, не хочешь ввязываться, зачем тогда ты убила Хилари Робартс? Ты думаешь, нам очень надо было, чтобы Ларксокен оказался в центре расследования, в самом фокусе внимания полицейских? Рикардс буквально не вылезает со станции, прошлое каждого подозреваемого рассматривается чуть ли не под микроскопом, ничего личного не оставляют в покое! А если бы Рикардс тебя арестовал, могла я быть уверена, что ты не расколешься, не расскажешь ему про «Операцию «Птичий зов»», не станешь свидетелем обвинения?

— Ты что, псих? — вскричала Эми. — Господи, со мной на яхте не женщина, а какой-то псих ненормальный! Я никого не убивала!

— Тогда кто ее убил? Нийл Паско? Это не менее опасно.

— Да как он мог? Он же ехал домой из Нориджа. Мы наврали Рикардсу про время, но Нийл был дома в девять пятнадцать, и мы вместе были в нашем фургоне весь вечер, возились с Тимми. А все эти дела про Свистуна, как он на лбу чего вырезает и про волосы, мы про это никогда и не слыхали. Я думала, это ты ее убила.

— Я? Зачем?

— Потому что она узнала про «Операцию «Птичий зов», вот зачем. Разве ты не поэтому удираешь? Не поэтому у тебя выбора нет?

— Ты права, выбора у меня нет. Но не из-за Робартс. Она ничего не знала. Откуда ей было знать? Но кто-то узнал. Дело не только в убийстве Хилари Робартс. Меня начали проверять. Служба безопасности. Откуда-то произошла утечка. Может, из какой-нибудь немецкой ячейки. Или нашелся предатель в ИРА.

— Откуда ты знаешь? Может, тебе и удирать-то не из-за чего.

— Слишком много совпадений. Эта последняя открытка, например. Которую ты спрятала в развалинах аббатства. Я же говорила тебе: ее положили на место не той стороной. Кто-то ее прочел.

— Да кто угодно мог ее найти. А записка вообще непонятная. Мне всегда было непонятно, что там говорится.

— Кто угодно? В конце сентября, когда курортный сезон закончился и за город никто не ездит? Нашел и аккуратно положил на место? И это еще не все. Проверяли квартиру моей матери. Она держит экономку, которая раньше была моей нянькой. Она сегодня днем позвонила, чтобы сообщить мне. После этого я не стала ждать. Просигналила, что ухожу.

Время от времени появлявшиеся по правому борту береговые огни расплывались в тумане, но все же были еще различимы. Рокот мотора теперь уже не так гремел в ушах, звучал негромко и почти дружелюбно. «А то, может, я просто уже притерпелась», — думала Эми. Казалось совершенно невероятным, что они так спокойно и уверенно движутся сквозь тьму, в то время как Кэролайн произносит невозможные вещи, в которые трудно поверить, рассуждает о терроризме, побеге и предательстве, будто обсуждает детали обыкновенной поездки за город. А Эми необходимо было все это слышать, необходимо было знать. И она вдруг с удивлением услышала собственный голос:

— А где ты с ними познакомилась? С теми, на кого работаешь?

— В Германии, когда мне было семнадцать. Няня болела, и мне пришлось проводить лето с родителями. Отец получил туда назначение. Он не очень много внимания мне уделял, зато кое-кто другой весьма мной заинтересовался.

— Так это ж сто лет тому назад было!

— Они умеют ждать. Я тоже.

— А эта твоя няня-экономка, она тоже член «Птичьего зова»?

— Она ничего не знает. Абсолютно ничего. Ее я выбрала бы в самую последнюю очередь. Она, глупая старая дура, не стоит даже того, во что обходится моей матери ее содержание, но мать ухитряется как-то ее использовать. Я тоже. Мать мою она ненавидит, поэтому я сказала ей, что мать постоянно проверяет, как я живу. Чтобы она немедленно сообщала мне, если будут звонки или кто придет и станет расспрашивать. Это облегчает ей жизнь в доме моей матери. Помогает ей чувствовать себя нужной, верить, что я к ней привязана, что я ее люблю.

— А ты? Ты ее любишь?

— Раньше любила. Ребенку ведь надо кого-то любить. Я переросла эту любовь, выросла из няньки, как из детского платьица. Так вот, туда и звонили, и приходили. Во вторник позвонил какой-то шотландец или делавший вид, что шотландец. А сегодня приходил какой-то тип.

— Что за тип?

— Молодой человек. Сказал, что познакомился со мной во Франции. Это неправда. Он обманщик. Наверняка из МИ-5.^[68] Кто же еще мог его послать?

— Но ты же не можешь знать наверняка. Не можешь быть настолько уверена, чтобы сигнализировать, все бросить и целиком положиться на их милость.

— Могу. Послушай, кто же еще это мог быть? Три не связанных между собой случая: открытка, звонок и визитер. Чего же было еще ждать? Пока служба безопасности станет мне в дверь каблуками стучать?

— А как он выглядел, тот человек?

— Молодой, нервный. Не очень симпатичный. Не очень убедительно разговаривал. Даже няня ему не поверила.

— Очень странный сотрудник МИ-5. У них что, получше не нашлось?