Ухищрения и вожделения

— Ты что, обалдела? Что у него за жизнь будет в банде террористов? Они от него отделаются, как отделываются от всех вообще.

— А твои родители? — спросила Кэролайн. — Они его не возьмут? Они не смогут за ним присмотреть?

— Совсем спятила? Я сбежала из дому, потому что отчим избивал мать. Когда он и за меня принялся, я от них ушла. Ты думаешь, я позволю им забрать Тимми? Ему или ей?

Похоже, матери нравилось, когда отчим ее бил или, во всяком случае, нравилось то, что следовало за избиением. Те два года до побега из дома кое-чему научили Эми: спать следует только с теми мужчинами, которые хотят тебя больше, чем ты их.

Кэролайн спросила:

— А что Паско? Ты уверена, что он ничего не знает?

— Откуда ему знать? Мы с ним даже не любовники. Он меня не хотел, а я его не хотела.

Но был человек, которого она хотела, и она вдруг увидела перед собой Алекса, представила, как лежит с Алексом в дюнах, ощутила запах моря, теплого песка и пота, увидела его спокойное, ироничное лицо. Что ж, про Алекса она Кэролайн не скажет. У нее есть хоть одна собственная тайна. И она ее сохранит.

Она подумала о странных путях, приведших ее именно к этому моменту во времени, к этому месту. Может, если бы она тонула, вся ее жизнь промелькнула бы перед ней молнией, во всяком случае, так про это говорят. Все, что она пережила, поняла, в чем разобралась, промелькнуло бы перед ней в этот последний момент перед уничтожением. Но сейчас прошлое промелькнуло перед ней серией цветных слайдов, быстро сменявших друг друга, образ за образом, она едва успевала их воспринимать; чувства, едва возникнув, тут же сменялись другими. Ее вдруг затрясло. Она произнесла:

— Я замерзла.

— Я же сказала: явиться с теплыми вещами, больше ничего не брать. Этот джемпер недостаточно теплый.

— Других теплых вещей у меня нет.

— Как же ты здесь, на мысу, обходишься? Что ты зимой носишь?

— Нийл иногда дает мне свое теплое пальто. Мы носим его по очереди. Кто из нас на улицу выходит, тот и надевает. Мы думали, может, из вещей для распродажи в старом пасторском доме чего-нибудь мне купим.

Кэролайн сняла куртку и сказала:

— Возьми, закутайся.

— Это твое. Не надо мне.

— Надевай.

— Я сказала: не надо мне.

Однако она послушно, как ребенок, позволила Кэролайн продеть ей в рукава руки и стояла не двигаясь, пока та застегивала на ней куртку. Потом присела, скорчившись, чуть не забившись под узкую скамью, что шла вдоль всей яхты, не желая больше видеть эти ужасные, беззвучно надвигающиеся волны. Эми казалось, что сейчас она впервые в жизни каждым своим нервом ощущает непреодолимую мощь моря. В своем воображении она видела, как ее бледное, безжизненное тело летит сквозь многомильную черную толщу воды ко дну морскому, туда, где все еще лежат скелеты давным-давно утонувших моряков, где равнодушные обитатели моря плавают между древних кораблей. Туман, теперь поредевший, но почему-то гораздо более зловещий, словно ожил. Он медленно наступал, беззвучно дыша в лицо, лишая ее возможности вздохнуть, и она вдруг обнаружила, что задыхается. Туман пропитывал всю ее влажным ужасом, проникая во все поры тела. Уже невозможно было поверить, что где-то существует земля, свет в окнах за опущенными занавесями, свет, струящийся из открытых дверей пабов и кафе, смеющиеся голоса, люди за столиками в тепле и безопасности. Она вспоминала фургон, видела его таким, каким он представал перед ней, когда она затемно возвращалась из Нориджа, — прочный, прямоугольный, деревянный, он, казалось, врос корнями в каменистую почву мыса. Он храбро противостоял ураганным ветрам и морю, теплый свет струился из его окон, из трубы поднимался крученый дымок. Она думала о Тимми и Нийле. Долго ли станет Нийл ждать, прежде чем обратится в полицию? Он не тот человек, чтобы делать что бы то ни было в спешке. В конце концов, она ведь не дитя малое, имела право уйти. Он может решить ничего не предпринимать до утра, даже тогда еще может подождать. Но это вообще не имеет никакого значения. Полиция ничего не сможет сделать. Никто, кроме того несчастного типа на набережной, не знает, где они, а если он даже и поднимет тревогу, будет уже поздно. Бессмысленно верить даже и в реальное существование этих террористов. У них нет выхода, они вдвоем словно замурованы в этой черной, влажной мгле. Они будут кружиться, кружиться на одном месте, пока не кончится горючее, а потом их унесет далеко в море, где в них врежется какое-нибудь судно.

Она больше не ощущала движения времени. Ритмичный рокот мотора убаюкивал, не давая покоя, но приводя в состояние тупой примиренности, и она сознавала только, как тверды доски опалубки у нее за спиной и что Кэролайн по-прежнему стоит в кокпите, напряженная и недвижимая.

Несколько секунд прошло в полной тишине. Потом яхту качнуло, Эми услышала скрип дерева, плеск волны. Она вдохнула душную влагу, почувствовала, как проникает сквозь куртку холод, пронизывая до костей. Казалось невозможным, что кто-нибудь способен отыскать их посреди этой бескрайней водной глади, в этой холодной, мрачной пустоте. Но ей было уже все равно.