Ухищрения и вожделения

Он указал ей на второе кресло, и Мэг подтащила его поближе, чтобы сесть напротив мистера Копли. Он осторожно и тщательно заложил страницу кожаной закладкой и, закрыв книгу с таким почтением, будто это был требник или молитвенник, положил на нее сложенные руки. Ей казалось, что он весь подобрался и теперь сидел, слегка подавшись вперед, чуть наклонив голову набок, будто в исповедальне. Ей не в чем было исповедоваться, она хотела лишь задать ему вопрос, который, как ей представлялось, своей совершенной простотой затрагивал самую суть ее ортодоксальной, самоутверждающейся, но вовсе не без сомнений исповедуемой христианской веры. Она сказала:

— Если нам предстоит принять решение, сделать выбор, как мы узнаем, что правильно?

Ей показалось, что его доброе лицо стало менее напряженным, словно мистер Копли с благодарностью отметил, что вопрос оказался менее тягостным, чем он ожидал. Но он не торопился с ответом. Наконец он сказал:

— Наша совесть подсказывает нам, если мы готовы к ней прислушаться.

— Спокойный, слабый голос, словно глас Божий?

— Не словно, Мэг. Совесть и есть глас Божий, глас обитающего внутри нас Духа Святого. В Коллекте на Духов день^[71] мы молимся, чтобы нам дано было правильное суждение обо всем.

Мэг сказала мягко, но настойчиво:

— Но как можем мы быть уверены, что то, что мы слышим, не наш собственный голос? Не наши собственные подсознательные вожделения? Весть, к которой мы с таким вниманием прислушиваемся, должна быть опосредована нашим собственным опытом, собственной индивидуальностью, собственным наследием, собственными нуждами. Способны ли мы когда-нибудь освободиться от ухищрений и вожделений наших собственных сердец? Не может ли так случиться, что наша совесть подскажет нам то, что мы так жаждем услышать?

— Я этого не нахожу. Моя совесть всегда направляла меня действовать вопреки моим вожделениям.

— Или вопреки тому, что вы тогда считали своими вожделениями.

Но это было слишком — Мэг поняла, что перегибает палку. Он сидел спокойно, только глаза моргали чаще, чем обычно; казалось, он ищет ответа в тех проповедях, что он когда-то читал, в пастырских наставлениях, в знакомых текстах. Пауза была недолгой. Он сказал:

— Я нахожу, что очень помогает, если думаешь о совести как об инструменте, о струнном инструменте, пожалуй. Весть доносится нам в музыке, но если мы не настраиваем инструмент, не пользуемся им постоянно, не упражняемся регулярно и дисциплинированно, мы получаем лишь несовершенный отклик.

Мэг вспомнила, что он был скрипачом-любителем. Теперь его руки были изуродованы ревматизмом и он не мог держать скрипку. Но она все еще лежала в футляре сверху на бюро в углу кабинета. Возможно, эта метафора имела для него глубокий смысл, Мэг она показалась совершенно бессмысленной.

— Но даже если моя совесть говорит мне, что правильно, — сказала она, — то есть, я хочу сказать, правильно с точки зрения моральных законов или даже законов страны, это ведь не освобождает нас от ответственности. Предположим, если я подчинюсь, поступлю так, как подсказывает мне совесть, я причиню вред кому-то другому и даже подвергну его опасности.

— Мы должны делать то, что, как мы знаем, правильно, оставив последствия в руке Господней.

— Но ведь любое решение, которое мы принимаем, должно учитывать возможные последствия: ведь именно это и означает принять решение. Как же мы можем отделять причину от следствия?

— Может быть, лучше будет, если вы мне расскажете, что вас тревожит? — спросил он. — То есть если вы считаете, что можете мне сказать.

— Это не моя тайна. Рассказать я о ней не могу. Но могу привести пример. Предположим, мне стало известно, что кто-то постоянно обкрадывает своего хозяина. Если я его разоблачу, он будет уволен, брак его может распасться, жене и детям будет причинен вред. Я могла бы счесть, что этот магазин или фирма могут пережить потерю нескольких фунтов в неделю и что лучше мне не причинять таких травм ни в чем не повинным людям.

Он помолчал с минуту, потом ответил:

— Совесть могла бы подсказать вам, что лучше поговорить с вором, чем с хозяином. Объяснить, что вам все известно, убедить его перестать. Разумеется, деньги пришлось бы вернуть. Я понимаю, что это могло бы вызвать практические затруднения.

Мэг наблюдала, как он пытается преодолеть эти затруднения: наморщив лоб, он создавал в своем воображении мифического вора — мужа и отца семейства, пытаясь облечь этическую проблему в живую плоть. Она сказала:

— А что, если он не может или не хочет перестать красть?

— Не может? Если воровство является непреодолимой потребностью, тогда, разумеется, он нуждается в медицинской помощи. Да, несомненно, пришлось бы это попробовать, хотя я не так уж восторженно отношусь к успехам психотерапии.

— Значит, не хочет. Или обещает перестать, но снова берется за свое.