Уходи и будь счастлива

Он перебарщивал. Он притворялся, что все было намного смешнее, чем оно было в действительности. Я произносила какую-нибудь фразу всего лишь с намеком на шутку, а он уже откидывал голову и заливался громким смехом. И это было хуже – намного хуже – чем вовсе не смеяться.

Едва только начав работать с Робом, я так возненавидела его смех, что погрузилась в молчание. Я не хотела сделать ничего такого, что могло бы спровоцировать этот смех. Но даже это его не останавливало. Когда он натыкался на мое молчание, он обращался к другим пациентам и тренерам и фальшиво смеялся над их несмешными шутками.

Это называлось попасть из огня да в полымя.

Но, по крайней мере, я не была отчаянно и безответно влюблена в него. По крайней мере, он никогда не одаривал меня поцелуем, способным изменить жизнь, а потом не говорил: «Знаешь что? Не бери в голову».

По крайней мере, я знала, что он мне не нравится.

И я могла сосредоточиться на своем выздоровлении. Или на отсутствии такового.

Всякий раз, когда я занималась в зале, я очень беспокоилась из-за того, что там будет и Ян. И обычно он там был. Он работал теперь с другими пациентами, и я ревновала его даже к престарелым лысым мужчинам и женщинам пенсионного возраста. Я украдкой бросала на него взгляды, но он никогда не смотрел в мою сторону и даже, похоже, не замечал моего присутствия.

Полагаю, именно такое и происходит, когда ты отталкиваешь людей от себя.

Хотя, по чести, он первый оттолкнул меня.

Но один человек все же замечал меня – Майлз.

Теперь, когда Яна не было рядом со мной, он подходил ко мне чаще.

– У вас все в порядке? – спрашивал он, внезапно материализуясь из-за какого-нибудь столба.

– Спасибо, все хорошо, – отвечала я, не глядя на него.

Иногда он спрашивал у меня про Яна:

– У вас с ним что-то не сложилось, не так ли?

Он что, пытался подловить меня на чем-нибудь? Заставить сказать что-нибудь такое, что повредило бы Яну?

– Мы с ним прекрасно ладили, – сказала я, быстро соображая, к чему он клонит.

– Так прекрасно, что вы попросили перевести вас к другому тренеру? – давил Майлз.

– Это была идея Яна, – соврала я.

Майлз наклонил голову набок, словно я была самой отчаянной лгуньей.

– Правда?

И тут мне пригодилось мое помешательство на изучении медицинских журналов.

– Да, – сказала я, – потому что у Роба больше опыта в функциональной электрической стимуляции. И Ян думает, что мне стоит попробовать это.

Внезапно Майлз утратил свою самоуверенность:

– Но вы не могли хотеть заниматься с ним и дальше. Он был таким недружелюбным по отношению к вам. Это граничило с враждебностью…

Я начала говорить:

– Я бы не сказала, что он относился ко мне враждебно…

Но Майлз продолжал, не слушая меня:

– …за исключением тех случаев, когда он стоял в коридоре у вашей палаты и слушал, как вы поете.

Я посмотрела на него:

– Что?

– А-аа, вы не знали об этом?

Я покачала головой.

– Да, – сказал Майлз, приподнимая брови. – В этом есть что-то непристойное, не так ли? Мне пришлось дважды делать ему замечания.

Я поискала глазами Яна. Он помогал очень старой женщине перебраться из кресла на маты.

– В любом случае, – сказал Майлз, снова привлекая к себе мое внимание, – если он будет вам надоедать, просто дайте мне знать.

Он кивнул мне, а потом сделал жест рукой, словно держал в ней пистолет и нажал на невидимый курок.

Роб и я работали как проклятые и во время дневных занятий в зале, и по вечерам. Но никакого прогресса не достигли. Ян оставил подробные инструкции – хотя и ненавидел всякие инструкции, – в которых перечислялось, что мы должны делать. В порядке очередности, по разделам, даже с хронометражем. Роб и я следовали этим инструкциям неукоснительно, но ничего не изменилось.

Я делала все, что только было возможно: принимала витамины, много спала, пила как можно больше воды. И пыталась пошевелить пальцами по тысяче раз на дню. Шумиха вокруг моего пальца вселила в меня надежду, что выздоровление было неизбежным. Но чем больше времени проходило безо всяких сдвигов в моем состоянии, тем больше я склонялась к мысли, что, хотя в любую минуту мои ноги могут ожить, так же может и случиться, что они не оживут вовсе.

Но во многих других отношениях прогресс был налицо. Дерматолог сказал, что мое плечо заживает «замечательно». И ожоги на моем лице не оставили никаких шрамов. Швы у меня на шее стали рассасываться, и если не смотреть в зеркало, некоторые части моего тела возвращались к своему нормальному состоянию.

Но не все.

Нельзя сказать, что я не добилась никакого прогресса. Я могла перечислить все мышцы на ногах не хуже студента-медика. Роб сказал, что у меня «феноменальные» мышцы кора, и я могла делать упражнения по переходу из лежачего положения в сидячее хоть целый день. Мои руки и плечи были невероятно сильными. Мои ягодичные мышцы были как у «чемпиона», а мои приводящие мышцы, сгибающие мышцы бедра, средние ягодичные мышцы, прямые мышцы бедра, портняжные мышцы и глубокие ягодичные мышцы были в превосходном рабочем состоянии. Я даже могла довольно долго стоять – двенадцать минут был мой рекорд, – но только если держалась за кого-то или за что-то.