Проблема состояла только в тех мускулах, которые отвечали за выпрямление ног во время ходьбы. Они отказывались работать. За исключением моего замечательного пальца (спасибо бесподобному длинному сгибателю большого пальца!), все, что находилось ниже колен, было, если пользоваться специальной терминологией, «дряблым».
Лично я предпочитала слово «ленивым».
Но в любом случае это было не очень хорошо.
Мои передние большеберцовые мышцы, задние большеберцовые мышцы, подколенные мышцы, короткие малоберцовые мышцы, подошвенные камбаловидные мышцы и икроножные мышцы были, мягко выражаясь, довольно вялыми. Особенно удручали меня полуперепончатые мышцы, полусухожильные мышцы и двуглавые мышцы бедра, которые отвечали за выпрямление ног. Я могла поднять ногу (спасибо подвздошно-поясничной мышце), но я не могла выпрямить ее. Все еще.
Вот поэтому-то я и не хотела идти на вечеринку в честь Дня святого Валентина. В эту последнюю неделю я постепенно стала приходить к мысли, что во всем, что касается ходьбы, я, несмотря на все усилия, решимость, многочасовые занятия и поставленные передо мной цели, потерплю поражение.
Но я никогда не терпела поражений. Даже в тестах по правописанию.
И это не давало мне уснуть. Снова и снова в эту последнюю неделю по вечерам я засыпала на несколько минут, а потом просыпалась и начинала беспокойно ворочаться в постели. Несколько раз, истерзанная мучительным беспокойством, я потихоньку, чтобы не разбудить Кит, перелезала в свое кресло и пробиралась в физкультурный зал. Там я вставала между брусьями, опиралась на руки и пыталась перемещаться взад-вперед до тех пор, пока почти не падала от усталости.
Возможно, это было не лучшей идеей – пробираться в зал по ночам. Мне, без сомнения, больше пошло бы на пользу, если бы я дала своему телу отдохнуть. Но я не могла сдержать себя. Я продолжала думать, что, если приложу еще немного усилий, я обязательно добьюсь своей цели. И то, что я могу проиграть это сражение – возможно, единственное в жизни, которое имело для меня значение, – приводило меня в ужас, и я уже не могла мыслить здраво.
В ночь накануне вечеринки, которую устраивала Кит, я снова отправилась в зал. На моих руках были мозоли от брусьев, и я почти слышала голос Яна, говорившего с шотландским акцентом: «Руки – это не ноги». Но меня это не волновало. Я думала не о своих руках. Я перемещалась, опираясь на брусья, туда-сюда, десять раз, потом двадцать, пытаясь заставить мои ноги выпрямиться, пытаясь заставить мои подошвы оттолкнуться от пола, пытаясь пробудить хоть искорку жизни в моих вялых мышцах.
А потом, когда я проделывала это примерно в тридцатый раз, моя рука непроизвольно согнулась.
Все произошло очень быстро. Я тяжело шлепнулась на маты и осталась лежать неподвижно, тяжело дыша. Мое лицо горело от удара о мат, словно мне влепили пощечину. И там, лежа на матах, я впервые поняла: я больше никогда не буду ходить.
Никогда.
Я не смогу преодолеть это. Я уже не стану как новенькая. Я не смогу показать им всем. Я не стану исключением. И я не смогу произносить вдохновляющие речи в Интернете.
Все, что я когда-либо чувствовала, или о чем думала, или на что надеялась до этого момента, – все казалось неважным. Катастрофа и все то, что последовало за ней, было таким ужасным и невероятным, что я до конца не осознавала реальность происходящего. До этого момента. Лежа в одиночестве на полу, я, наконец, поняла единственную вещь, которая была теперь моей реальностью: я проведу всю оставшуюся жизнь в инвалидном кресле.
Не успела я подумать об этом, как услышала голос – шотландский голос:
– Что, черт возьми, здесь происходит?
Я не шевелилась. Просто лежала и надеялась, что это какой-то другой шотландец случайно заглянул в физкультурный зал посреди ночи.
Что было маловероятно.
Потом я услышала шаги Яна – быстрые, словно он бежал, – а потом он произнес мое имя, обеспокоенно, настойчиво, словно я была в опасности:
– Мэгги, что случилось?
Я не могла оторвать голову от мата.
– Ты больше уже не называешь меня Мэгги.
– Что случилось? Скажи мне.
– Почему ты вообще здесь?
– Работал допоздна. Что случилось?
Он приподнялся, чтобы позвать на помощь. Но мне не нужна была помощь. Я положила руку ему на плечо, чтобы удержать его, а потом объяснила, что произошло, тремя словами:
– Я потерпела фиаско.
– Ты работала на брусьях? Одна? Господи, Мэгги, ты не должна была приходить сюда одна!
Но это не имело значения. Больше ничего не имело значения.
– Ты ничего себе не повредила? – спросил Ян.
– Нет.
– Ты можешь подняться?
– Нет.
– Давай я отнесу тебя в твою палату.
Он обнял меня.
– Нет, – сказала я. – Просто дай мне еще минуту.
Ян заколебался.
– Пожалуйста, – сказала я.
Ян сел на маты, не отпуская меня.