Уходил старик от старухи

Вера. А, Митя?.. (Он молчит.) Что, Митенька?.. Сказал, там стряслось, в Польше-то?.. (Он молчит.) Что там у них стряслось, а?.. Я поляков люблю. Все говорят — польки красотки, за ними прямо охотятся, даже из Африки приезжают… А по мне, Митя, вот поверь мне, моему женскому вкусу: поляки, мужчины… Одного пана Ежи вспомни… (Он молчит.) Ах, какой Ежи был пан… Водку с ним пили, ты еще говорил: пан Ёжик — а он смеялся, икал, а я говорила: пан Ежинька — а он целовал мне ручку…

Порогин. Мы отлеживались на кладбище.

Вера. А, Митя? Что?..

Порогин. Нам было не вырваться, но и нас было не взять: мы отчаянно отстреливались.

Вера. Митя, о чем ты?..

Порогин. Я прятался за надгробной плитой, на которой было начертано: «Здесь покоится рожденный — чтобы умереть».

Вера. Умереть?.. (Задирает голову, пытается заглянуть ему в глаза.) Как-как ты сказал: умереть?.. Чтобы умереть, Митя?.. Рожденный?.. (Он молчит.) А мы с тобой, Митя… разве же мы с тобой… чтобы умереть?.. Вон сколько прожили…

Порогин. …Странный, мучительный переход из небытия в небытие… Как понять? Смысл?..

Вера. А я не знаю, Митя… Честно — я не согласна. Я считаю: живи, пока живется, и радуйся, что живешь. И не думай. А то, Митя, и жить тяжело, а еще все время думать о таком об этом…

Порогин. Я пытался забыть о смерти.

Вера. И правильно, Митя, делал, правильно.

Порогин. Особенно после войны. Где ее было столько…

Вера. Господи, Митя, эта война, будь она проклята… Будь они прокляты, все эти войны…

Порогин. Свою смерть представлял…

Вера. Митя, прошу…

Порогин. …Я представлял так: придет мое время — и это случится. И нормально. И ничего сверхъестественного. И, значит, можно не думать. (Молчат.) Вот оно пришло, мое время, а я не готов.

Вера. Митенька, Митя… столько на свете приятного… столько всего… Я тебя все прошу, чтобы было приятно — ты меня мраком томишь… Успеем, Митя, не торопись. Чего еще там будет? Тут хоть живешь — так все знаешь. Кое-чего понимаешь… И временами красиво и даже приятно бывает… Ну по-всякому, конечно, и даже обидно, но потом… глядишь… и опять хорошо. И когда хорошо, про себя думаешь: вот жизнь… И руками тогда не развести — так, Митя, все это удивительно… (Жмется к его ногам и шепчет.) Вот только без тебя я жить не согласна. И все пускай будет, и будет хорошо, но, Митя… с тобой, Митя… с тобой…

Он молчит. А она все бормочет.

С тобой, Митя… Я хочу жить с тобой… Да, Митя… Митя мой… Митенька…

Тишина.

Порогин. Я обыкновенный человек. Я всегда работал. И я всегда любил свою работу. Старался не суетиться и жить по совести. Я почти не имею друзей. Или — сказать так: людей, мне остро необходимых. Но я никогда и никого не предавал. Это точно. Я всю жизнь был верен одной-единственной женщине — моей жене. Я люблю мою родину. С народом делил беду — какая была. А теперь я умираю. И не в силах понять: что же такое мучит меня?..

Тишина.

Стыд… Когда-то я понял, что я не люблю. Но я не ушел. Я остался и лгал еще сорок лет. Себе, людям, тебе… Мне стыдно. Мне стыдно, что я написал двадцать книг. Я ни в чем — почти — не уверен определенно: Что такое любовь? Что творчество? Что наши стремления? Что наша жизнь?..

Вера… ты ругала меня, когда я оставил кафедру, учеников… Но ты пойми: я пришел в мир с вопросами — все мои вопросы при мне. Чему же мне учить?..

Вера… словам научились все, и словам же никто не верит. И слова не имеют смысла до тех пор, пока…

Вера… Толстой ушел, когда понял, что все написал. Дальше ему писать… наверное, было о чем, но было уже невозможно. Это был не уход — восхождение. Мне кажется, иногда я вижу на небе его следы.

Вера… меня мучит мысль… если я не совершу поступок… ни для кого, для самого же себя… все мои прекрасные слова, намерения, с которыми я пришел в мир, судьба… рассыплются в прах еще при мне… При мне… Надо уходить… (Слабо пытается встать.) Я должен уйти…

Старуха с застывшей улыбкой на лице мертвой хваткой держит его за ноги. Он же силится вырваться, дергается, распаляется и кричит.

Должен уйти, отпусти… Пожалуйста, отпусти… Ну, отпусти же меня, ну, надо!.. Ну, прошу, ну, прошу, отпусти! (Выдирается, торопится к окну, раздергивает шторы — тут же зажмуривается, отворачивается, прикрывается.)