Уходил старик от старухи

Порогин(внимательно на нее смотрит). Хотела воды. (Задумчиво разглядывает воду.) Трубы старые… Видно, уже не выдерживают… Ржавой стала вода… (Направляется к столу, ставит стакан, стоит, наконец, садится.) Странный сон… Всю прошлую ночь… с отчаянием и надеждой пытался тебе объяснить, почему мне трудно так жить, как живу; почему неинтересно и стыдно;и отчего дальше так продолжаться не может. О твоем предательстве я еще не знал.

Она поднимает глаза, внимательно на него смотрит.

Ты меня слушала… Кажется, даже не обрывала. И, казалось мне, что понимаешь. Лицо у тебя было… почти таким же, какое оно сейчас: заплаканным, обреченным… и недоступным для понимания. (Молчат.)

Дослушав, ты встала и ушла в другую комнату. Возвратилась с огромным револьвером в руках. Каких-то размеров… немыслимых… Наверно, с винтовку. Но по виду — револьвер. Спокойно сказала: не можешь — не живи.

Вера. Ох, Митя, уходи, сил нету, правда…

Порогин. Я помню, Вера, меня поразило не то, что ты мне так легко предлагаешь застрелиться. То поразило потом, когда уже проснулся. А тогда, во сне, помню, я у тебя спросил, где ты его взяла.

Вера. У тебя жалость есть, Митя? Хоть на каплю?..

Порогин. …Ты ответила: от матери достался. В наследство. А той — от ее матери, твоей бабки. А бабке — от еще предыдущей. И что все их мужья кончали с собой из этой дубины. Без промаха.

Вера. Ну, я же отпустила тебя, ну? Уходи. Не держу. Правда.

Порогин. …Странный… странный сон… Все гадаю… (Она молчит.) Однажды, давно… был свидетелем, слышал… женщина крикнула вслед мужчине: «Лучше бы ты умер, мерзавец». (Внимательно на нее смотрит.) Для тебя, верно, тоже было бы легче, если бы я умер сейчас, тут, возле тебя, а не ушел бы прочь и где-то еще жил…

Вера. Бога побойся, Митя, что говоришь?..

Порогин. А что? Если люди кричат — значит, это есть?.. Значит, можно и думать об этом, и говорить?.. Чему ты, собственно, так удивилась?.. Ведь все бы так просто…

Вера. Я тебя умоляю: живи. Ты живи, пожалуйста, обо мне не думай, живи. Живи, Митя. Где хочешь. Ты живи…

Он внимательно за нею наблюдает. Она то поднимает полные слез глаза, то потупит… Наконец, он встает, твердым шагом направляется к аквариуму, кормит золотых рыбок…

Порогин. Кстати, давай решим: хорошо бы нам освободиться… Хорошо бы раздать, что у нас есть.

Вера. Чего раздать?..

Порогин. Ну, книги, вещи… мебель… (Поворачивается к ней.) Дачу, квартиру.

Вера. А?.. (Встает, будто поднятая неведомой силой, да так и застывает.)

Порогин. Отдадим, говорю.

Вера. Кому?..

Порогин. Детям.

Вера. Каким детям?..

Порогин. Я решил в детский дом… В наш, Красносельский. Что с тобой?.. Где мы выросли. Это хорошо. Да и… сама говорила: недолго нам. Да и недолго… Так зачем нам? Лучше отдать. Самим, сейчас.

Вера. А, так ты решил?

Порогин. Да. Решил. Вот с тобой решил как раз… Все эти книги, картины, посуду, мебель… еще куда попадут, кому достанутся… Хорошо бы нам самим. Пока в силах. Вера…

Вера. А… А… А… А нам куда?..

Порогин. Мне ничего не надо. Может быть, в дом для стариков попрошусь. Говорят, их много понастроили. И говорят, там вполне… можно. Кормят, тепло. Буду писать. Может, еще успею.

Вера. А-а… А… А…

Порогин. Так разумно. Ни на что другое у меня времени не остается.

Вера. Это, Митя, тебя… кто так научил? Толстой?

Порогин. Зачем, Вера? Прошу…

Вера. Погоди — он? Я верно сказала: он?

Порогин. Ну что он тебе, не понимаю?!

Вера. Мне — ничего!.. Тебе!.. Тебе!.. У тебя своя голова на плечах имеется?!

Порогин. Вера…

Вера. Тебе 78 лет! Хоть немного своим умом жить можно?

Порогин. Вера, это в моем уме! Отдать, когда ты для этого созрел, — нормальный человеческий ход!

Вера. Нормальный? Добытое потом и кровью, всей жизнью — нормальный?

Порогин. Но с собой же туда не заберешь?

Вера. Не касается!.. Что мое — то мое, не касается!.. Пока я живая!.. А ты не лезь!.. Не лезь!.. (Оседает, рукой — за сердце.) О, Господи… Господи… за что мне все это?..

Он задумчиво на нее смотрит. Медленно приближается; стоит; садится.