Уходила юность в 41-й

...Оставив Еременко на командном пункте стрелкового полка и захватив с собой

Донца, я пробирался сквозь кустарники. Но как назло налетели фашистские самолеты.

Они устремились к району наших огневых позиций. До сих пор Донец едва поспевал за

мной, а тут поравнялся и как прилип со своей присказкой: «Вот у нас в Семаках раз

пожар случился. Мы на сенокосе, а в деревне...» Я взмолился: «Помолчи, ради бога!»

Один за другим бомбардировщики бросались в пике. Земля стонала, и в общем

Громобое мне казалось, что справа, за лесом, нарастает иной грохот. Неужто танки? Но

в этом смятении вместе с тем не покидала мысль о том, чтобы не перепутать деталей в

своем задании и не забыть фамилии, которую через полгода узнает и запомнит весь

мир... [80]

4

В тревожном предчувствии добрался я до командного пункта дивизиона. Доложил

об узнанной обстановке, изложил просьбу генерала Рокоссовского. Командир

дивизиона капитан Бухвалов, сидя у стенки траншеи, устало вскинул глаза:

— Уже дважды подряд район огневых позиций подвергался воздушным налетам.

Это вас не заинтересовало, комбат? Почему так происходит?

Откровенно говоря, его вопрос вызвал недоумение. В противовес

предупреждению о возможном и, главное, скором ударе противника к нам во фланг

вдруг вновь возвращаемся к бомбежкам. Я же докладывал утром о сигнальщиках и

ракетах. Тем временем старший лейтенант Бабенко, хитровато прищурившись,

растолковывал:

— Разумиешь, хлопец, что, як кажут наши авторитеты, у нас сейчас одно

обусловливает другое. С воздуха фашисты обрабатывают район, чтобы ударить по нему

на земле. И конечно, генерал Рокоссовский...

— Погодите, Бабенко! — поднял руку капитан. — Беда в том, что не могу принять

самостоятельное решение. Ослушаться старших — не в моем характере! Увольте! А тут

еще новость: наши системы на прямую наводку... Где это слыхано!?

Наступило тягостное молчание. Наконец командир дивизиона сказал:

— Идите к себе на наблюдательный пункт и внимательно следите за огневыми

позициями.

Уже подходил к нашему курганчику, когда в небе вновь появились «юнкерсы».

Опять понеслись туда, к нашим огневым. Затихал звенящий гуд, и мне навстречу

кричал Козлихин: «К телефону! Быстрее!»

В трубке клокотал голос Бабенко:

— Слухай, комбат! Иду на твой наблюдательный, а тебе приказано срочно — на

огневые. Разберись и, — он понизил тон, — действуй, як совесть велит!

Шофер Семен Финьковский, что называется, с полоборота завел полуторку.

Однако еще не успели выехать, как там, в районе огневых, загрохотала орудийная

канонада.

Вот что, как потом выяснилось, произошло.

После ожесточенной бомбежки, от которой наши огневые [81] взводы понесли

потери, политрук Ерусланов приказал срочно, повзводно перебазироваться на запасные

позиции. Старший на батарее Нетреба, до скрупулезности исполнительный, начал со

своим первым взводом приводить артиллерийские системы в походное положение. На

это ушло время.

Передвигаясь, тягачи с орудиями выходили на лесную опушку. Предстояло

преодолеть броском большую поляну. Но огневиков обеспокоил странный гул, который

приближался навстречу. И вот первое орудие вышло на поляну. В то же время из леса с

противоположной стороны показались немецкие танки — один, другой, третий... За

ними толпой следовали автоматчики. Нетреба, увидев врагов, растерялся. Танки

выстроились в линию и один из них открыл огонь. Первым снарядом повредило

трактор, что застопорило движение и развертывание орудий к бою. Их к тому же надо

было еще приводить в боевое положение. Огневики попятились, залегли за деревьями.

Взвод Пожогина в это время только снимался с позиций. Услыхав стрельбу, он

приказал трогаться в путь с орудиями в боевом положении.

Василий быстро сориентировался перед выходом на поляну. Орудийные расчеты

моментально заняли свои места. Повернувшись к своим огневикам, Василий крикнул:

«Проучим, братцы, гадов!»

Залп! Два танка вспыхнули мгновенно. Третий попытался укрыться в лесу.

— Не уйдешь, получишь что положено! — зло выговорил Пожогин и

скомандовал:—Огонь!

Два снаряда превратили танк в груду металлолома.

— В общем, дважды два — все-таки четыре! Столько снарядов на три танка —

совсем неплохо! Молодцы, ребята! — ликовал политрук, обнимая командиров орудий,

наводчиков.

Тем временем Пожогин шутливо рапортовал Гале, военфельдшеру: «Обошлось

без собственных потерь!» Она, оказывается, весь день находилась на наших огневых

позициях и, как выяснилось, чудом уцелела под бомбежкой.

Едва я соскочил с автомашины, она, сияющая, восторженная, бросилась ко мне,

заговорила бойко:

— Какие чудо-богатыри наши хлопцы! Просто расцеловать хочется каждого! [82]

— А в первую очередь кого? — пошутил я, и она зарделась густым румянцем.

За проявленную смелость и находчивость от лица службы я объявил

благодарность второму огневому взводу. В ответ дружно и зычно прозвучало: «Служим

Советскому Союзу!»