Уходила юность в 41-й

Через неделю гости уехали вместе с нашими мощными орудиями. Кое-кому из

нас, курсантов, довелось сопровождать их в пути. Следом из училища отбыли на фронт

некоторые наши командиры и преподаватели. Вступая в решающую фазу, война на

далеком севере близилась к концу.

События на Карельском перешейке, как известно, наложили свой неизгладимый

отпечаток на всю армейскую жизнь. Наше училище, например, перешло на подготовку

командиров корпусной артиллерии. К нам на вооружение поступили 152-

миллиметровые гаубицы-пушки и 122-миллиметровые корпусные пушки. У них был

меньше калибр, нежели у прежних орудий, зато вдвое больше дальность стрельбы.

Одно за другим внедрялись новшества в организацию боевой подготовки, учебную

программу, курсантский быт. Креп наш дух, ширился кругозор, мы глубже

осмысливали события, которыми жила страна. Любовь к родимой земле переполняла

наши юные души.

Как это было?

...Осторожно, чтобы не побеспокоить спящих товарищей, тянусь к багажной

полке, открываю чемодан и достаю [16] толстую тетрадь. Ухожу в конец вагона и при

свете фонаря-ночника листаю страницу за страницей свой дневник, записи 1940 года.

« 14 февраля. Новость так новость! Выходим в зимние лагеря. Что характерно,

своим ходом. Заметает поземкой шоссе. Буксуют автомашины, натужно ревут

тягачи, заносит наши тяжелые пушки. Пытаемся расчистить дорогу, но снег

метет и метет.

Сказано, что предстоят боевые стрельбы. И это — в новинку. Наступает ночь.

Жжем костры. Они греют совсем мало. Лицу горячо, а спина мерзнет. К

испытаниям, однако, надо привыкать.

3 марта. Хлопот каждый день — невпроворот. Все рассчитано по минутам.

Дела, дела... Устаем до крайности. Вечером по внутреннему распорядку

отводится час свободного времени. Однако... слоняемся по казарме, и наши

взгляды блуждают по койкам: скорей бы отбой!

10 апреля. Перемены, перемены... Их ожидаем теперь чуть ли не каждый

день. В столовой вводится изменение в наше питание. Еженедельно один

день — вегетарианский, другой, как у нас окрестили, «сухой»: на обед, к

примеру, гороховый суп-концентрат с сухарями.

5 мая. До сих пор знал, что Пожогин — наш знатный спортсмен. Но вдруг

оказалось — и деятельный участник художественной самодеятельности,

чтец-декламатор! Жаль, что Груня не могла побывать у нас на вечере перед

первомайским праздником. Василий, выйдя на сцену, прочитал стихи

Константина Симонова о Халхин-Голе. Ох как бурно аплодировали моему

другу! Василий сначала смущался, потом осмелел и начал читать стихи о

боях на Карельском. Запали в душу такие строки:

Врага победить — боевая заслуга,

Но друга спасти — это высшая честь!..»

Уже поздно, но я продолжаю читать свой дневник. Вот записи 1941 года.

«Перед праздником Красной Армии позвонила Груня: «У нас в институте

организуется культпоход в драматический театр. Знаю, что совместно с

вашим училищем. В порядке шефства. Пойдет «Фельдмаршал Кутузов».

Говорят, превосходная вещь, пьеса в стихах. Идем?» — «Конечно! Правда, у

нас — лыжный кросс...» Смеется: «Вот и отдохнешь, кстати!»

Действительно, сразу после кросса под оркестр курсанты [17] колонной

прошли по улицам имени Первого Мая и Революции, четко отбили шаг по

Советской площади. У театра встретили девчата-студентки. Груня — ко мне, а

я оглядываюсь, ищу Василия. Она, наверно, обиделась: «Мне одной хочется с

тобой побыть!»

В спектакле есть такая сцена. Перед вторжением в Россию Наполеон

принимает русского посла. Интересуется с нагловатой наигранностью:

«Скажите, князь, какой есть путь в Москву поближе?» Тот отвечает с

большим достоинством и гордой прямотой: «В Москву есть множество дорог.

Вот Карл Двенадцатый, тот шел через Полтаву!» Наполеон взбешен. Ух, какая

буря аплодисментов разразилась в зрительном зале!

А далее — Бородинское сражение. Тяжко ранен князь Багратион. Вокруг —

солдаты, отблеск штыков зловещ и грозен. Полководец зажимает

смертельную рану рукой, поднимает голову. Собирая последние силы,

бросает боевым товарищам гневно и страстно: «Друзья! Отдайте жизнь, но

Родины и чести не отдавайте никому!»

Груня жмет мне руку, она взволнована. Шепчет: «Какие слова!..»

15 марта. Отбыл на новое место службы начальник училища генерал-майор

артиллерии Журавлев. Назначен на новую должность, с большим

повышением.

— Ту высокую честь, оказанную мне, — заявил он на проводах, — разделяю

со всем нашим училищем!

Жалко расставаться с ним, строгим и энергичным командиром, внимательным

и общительным, наделенным острым умом и недюжинными способностями.

Вспоминаю, как мы, новички, заглядывались на комбригские ромбы в

петлицах и золотые галуны на рукавах, ордена Красного Знамени и Красной