Уходила юность в 41-й

передислоцировался на Украину из Сибирского военного округа. Рядовой и

сержантский состав в основном сибиряки. Люди крепкие, смекалистые, настоящие

кадровики. Правда, с устройством на новом месте не совсем ладно. Тесновато в

расположении, в казармах — трехъярусные койки.

Полк входит в 31-й стрелковый корпус, который заканчивает свое формирование.

Пополнение призывников-запасников поступает из окрестных мест и с ним, конечно,

надо немало заниматься, чтобы стрелковые части быстрее стали полноценными

боевыми единицами.

Зашла речь о наших назначениях, и по всем швам затрещало наше

«мушкетерство». Побережный назначался во вторую батарею командиром огневого

взвода. Мы с Василием Пожогиным попали в третью. Он — на такую же должность,

как Павел, а я назначался командиром взвода управления. [23]

— Это подразделение, — пошутил капитан, — привилегированное. Командует

третьей батареей сын командира полка. А если всерьез — лейтенант Юрий Григорьев

— способный и грамотный командир-артиллерист.

Полковник Григорьев был в отъезде. Капитан Кононыхин повел нас по

расположению, и я с легкой грустью вспомнил наше училище: огромные корпуса

зданий, благоустроенные гаражи и парки, широкий и просторный плац...

Тут, конечно, все было несравнимо скромнее.

Кононыхин привел нас в артиллерийский парк. Там под навесами теснились

зачехленные артиллерийские системы. Такие же, как в училище. Я заметил, что их

значительно больше, чем положено полку по штату. «Это на всякий случай», —

многозначительно сказал капитан.

— Читали, надеюсь, заявление ТАСС? — спросил вдруг он. — Тут недавно

германский самолет кружил над городом. Что-то высматривал. А трогать нельзя...

Видно, готовятся, и грозные дни не за горами. Если что, ребята, считайте, что время

выбрало вас...

Наконец, прибыл полковник Григорьев и принял нас в своем скромно

обставленном кабинете. Доложили, как положено, о себе. Он познакомился с каждым,

разрешил сесть. Сам разговаривал стоя, поглаживая бритую голову. На гимнастерке

командира полка серебром и алой эмалью отливала медаль «XX лет РККА».

— Знаю ваше училище. Хотя оно, кажется, довольно молодое, но хвалили.

Надеюсь, поддержите такую честь. Знаком и с генералом Журавлевым. Хороший

командир, заслуженный! Что ж, втягивайтесь в полковую семью, быстрей привыкайте,

осваивайтесь. Обстановка, скажу прямо, сложная. Даже опасная.

В кабинет зашел начальник штаба.

— Есть, Николай Николаевич, что-либо дополнительное к предстоящему отъезду?

— спросил Кононыхин.

— Как ни доказывал, ни настаивал на выдаче материально-боевых запасов,

начальство не разрешило. Уедем, стало быть, с пятнадцатью караульными патронами на

брата, черт побери! — полковник досадливо поморщился. — Значит, весь расчет

прежний. Командиры и замполиты батарей и дивизионов со взводами управления,

артиллерийско-инструментальная разведка, хозвзвод. Вы, капитан, остаетесь со вторым

эшелоном. Да, погодите... Возьмем, пожалуй, нашу молодежь, — полковник [24] кивнул

на нас. — Им такая стажировка на пользу пойдет.

— Оформляю приказ, — сказал Кононыхин и вышел.

— Выезжаем под Ковель, в Повурский артиллерийский лагерь, — повернулся к

нам Григорьев. — Будьте готовы к отбытию, товарищи лейтенанты!

Действуем по обстановке

1

Лес звенел. Спросонок невозможно было понять, что вокруг происходит. Деревья

в сумерках стояли не шелохнувшись и вместе с тем издавали резкий, пронзительный

звук. Какой-то боец в нижнем белье, задрав лицо вверх, стремглав бежал по

расположению. Вдруг натолкнулся на дерево, присел и, озираясь по сторонам

испуганными глазами, закричал диким голосом.

Справа вверху нарастал оглушающий рев, и вновь усилился звон. Над верхушками

сосен грузно проплыл огромный черный самолет. Едва он скрылся, унося за собой

звенящее эхо, по лагерю разнеслись голоса дневальных: «Подъем!», «Подъем!»,

«Подъем!». И сразу вслед, — призывно:

— Боевая тревога!

Когда в разум вдруг нежданно врывается сумятица, наш рассудок и взор

обращаются к старшим. Они нас мудрее. Они знают жизнь, и надо следовать их

примеру. И теперь мой взгляд невольно обратился к штабным палаткам.

Сквозь серую мглу увидел крупную фигуру командира полка. Полковник

Григорьев, одетый по форме, подтянутый, держа руку на кобуре пистолета, стоял возле

своей палатки. К нему подходили, подбегали, накоротке перебрасывались с ним

какими-то фразами и так же энергично отправлялись с поручениями.

А вокруг под деревьями деловито копошились бойцы, младшие командиры. Одни

спешили к «козлам», забирали свое оружие, другие надевали ранцы и шинельные

скатки.

Вскоре нас, командиров, вызвали в штаб полка.