Уходила юность в 41-й

забыться. Как-то Озеров решил поддержать нас гимнастикой. Но едва сделали легкое

упражнение, как двое товарищей свалились в обморок.

Еще в первые дни нашего пребывания в карцере, услыхав звуки и людской говор

за стеной, я спросил у Озерова: кто там? Тот, усмехнувшись, ответил: «Такие же, как

мы». Значит, мы — не одни!.. Это и опечалило, и горестно обрадовало...

Еще день прошел, и истекла долгая, как вечность, неуютная ночь. Чувствуя, как

через окно проникает необыкновенный холод, пробудились рано. Кто-то из нас

поднялся и закричал: «Братцы, снег выпал!» Сразу стало ясно, почему в камере

посветлело и сделалось свежее. Лишь Озеров никак не отозвался на наше оживление.

Он встал и, позанимавшись минуты три гимнастикой, проговорил сожалеюще:

— Наше положение снег вовсе не облегчает. Даже, скорее, наоборот. А вот то, что

сегодня седьмое ноября — об этом нельзя забывать. [152]

Вот это да! В неволе мы забыли о календаре. А Озеров, оказывается, ведет счет

дням. И никто в ту минуту не предполагал, что нам повезет в такой день!..

Вскоре за окном, громыхая по булыжнику, влево к складам потянулась вереница

повозок, груженных дровами. Возчики, в зипунах и свитках, видно из местных

жителей, понукали коней. Разгрузившись, порожняком вернулись и встали со своими

телегами на дороге прямо перед нами. Украдкой крестьяне поглядывали на нас,

приникших к окну. И вот, озираясь по сторонам, стали кидать к нам в окно хлеб, куски

сала и домашней колбасы. Вскоре пришел старший обоза вместе с немецким унтером и

крестьяне уехали, сочувственно прощаясь с нами взглядами, и мы жадно набросились

на еду. Леонид Озеров весело заметил:

— Вот так, товарищи, только в кино бывает. Как говорится, разговелись в свой

главный праздник!

Вечером в камеру поступило пополнение. Привели заросшего бородой человека в

сравнительно чистой шинели. Назвался он интендантом, сказал, что в карцер попал за

азартные карточные игры. Мы с недоверием присматривались к новому узнику.

В ту ночь, едва мы начали засыпать, как один из наших товарищей начал

корчиться и постанывать, держась за живот. Из угла раздался голос интенданта:

«Желудок расстроило? Это, хлопчик, от голода, известно. На-ка пилюлю!»

«Запасливый, — подумал я, — даже нужное лекарство имеет!»

И еще день минул, и еще. Наступило десятое ноября.

Леонид Озеров поднялся раньше всех нас. Сделал зарядку, затем шагнул к окну и

долго стоял там. Подойдя к двери, потрогал решетку на «глазке». Довольно хмыкнул.

Когда недлинный предзимний день клонило к вечеру, Озеров вдруг тихо

заговорил:

— За две недели, товарищи, мы сошлись душа в душу, как единомышленники.

Таиться перед вами не буду, но к тебе, наш новенький, — он пристально посмотрел на

интенданта, — отдельное слово. Вроде непохоже, что ты подослан, но кто знает?

Заранее предупреждаю: замыслишь что против нас, удушу вот этими мозолистыми.

Нам терять нечего. Слышишь?

Тот вытаращил глаза, заикаясь, сказал: [153]

— Я что? Я такой же! Попался на игре в картишки — и только! С чего вы, братцы,

не доверяете мне?

— Тогда слушайте, товарищи! — обратился к нам Озеров. — Нынче воскресенье.

По моим наблюдениям, фашисты сегодня беспечны. Видно, вновь головокружение от

успехов. Даже караульные идут на посты с осоловелыми глазами, уж не говоря об

офицерье. Неужели не воспользуемся? Одним словом — бежим! Нынче же ночью.

Озеров изложил свой план со всеми подробностями. Я и сам заметил, что дверь в

камеру снаружи закрывается на длинный крюк. Как, к примеру, в сельских амбарах. Но

тут крюк вставляется в петлю без замка. А над крюком, в каких-нибудь сорока

сантиметрах «глазок» с решеткой.

— Крюк можно сбросить вот такой отмычкой, — капитан показал длинную

проволоку. — Далее. Выходим из камеры и освобождаем своих товарищей-соседей.

Нас, таким образом, становится вдвое больше. В большой комнате перед основным

выходом в углу стоит стол. Его ставим к внешней двери. Она на замке. В ее верхней

части две фрамуги, в одной из которых разбито стекло. Тут-то, — усмехнулся Озеров,

— поневоле каждому придется вспомнить гимнастику. Наружная дверь никаких

запоров не имеет. В промежутке между дверями при нашем проникновении через

незастекленную фрамугу можно собираться лишь небольшой группой. Все поняли?

С той же четкостью он продолжал:

— Взгляните на забор, за дорогой. Он кажется непроходимой стеной. Это не так.

Видите на доске поперечный продолговатый сучок? Это ж щеколда. Значит, там

калитка, о которой, возможно, даже сами немцы не знают. Во всяком случае, я не видел,

чтобы через нее кто-то проходил. Я, конечно, не уверен, что она не забита. Но у нас

столько рук! У калитки, предупреждаю, не задерживаться. Видели, как освещается

дорога? Справа в двухстах метрах вышка с пулеметами, еще ближе, за углом нашего