Ухожу и остаюсь

Как ныряющий набирает воздух перед погружением, я почти машинально огляделся, и привычная красота жилого мира обласкала и успокоила меня. Сзади на горе рассыпался деревянный город, значительно обновленный и почужевший за последние годы, но отсюда, с Волги, как и в памяти, выглядевший прежним и родным.

Впереди через реку открывались канонические заволжские дали, справа вверх по течению громоздилась плотина с угадывающимся рокотом турбин, и над всем этим висело прощальное багровое солнце, упираясь мне в лицо живым светом огненной стружки, щедро насыпанной поперек текущей воды.

Отвернулся, щурясь и моргая. Подсохший конверт сам вскрылся. В нем было шесть густо исписанных разнокалиберным бабушкиным почерком половинок тетрадного листа и, по обыкновению, была вложена чистая почтовая открытка с бабушкиным адресом — только пиши знай.

«Здравствуй, милый внучек

Аркаша!

Адрес я точный твой не знаю, ты мне не дал, вот и пишу, как в одном рассказе мальчишка написал в деревню дедушке. Может, бог даст, ты его и получишь. Ты ведь еще ничего не знаешь. Дом-то наш сгорел, и нет его больше. Так что живу я сейчас в интернате номер один. Но ты не беспокойся. Мне здесь очень хорошо, даже не ожидала. Только, как получишь, сразу напиши, а то я все плачу и плачу, боюсь, тебя не увижу.

Чувствую я себя хорошо, и ничего нигде не болит, только слабость вот, и холод иногда подступает к сердцу. Особенно ночью. И так-то тоскливо сделается.

Нас здесь много после пожара. И мы не скучаем.

Милый внучек, ты не огорчайся и не переживай. Но все погибло при пожаре. И все бумаги, и что я тебе показывала.

Если бы ты видел, как кругом все горело! Видывала я пожары и раньше, а такого не помню. Даже когда бугровские мельницы горели. Прямо как Москва в двенадцатом годе. Восемнадцать домов пылало. Машины приехали. Пожарные с трубами своими носятся, да куда там. Я сначала испугалась. А потом нисколько. Села, чтобы не мешать, на школьном крыльце в сторонке и смотрела, как кто себя ведет. Всех видно как на ладони. Вот уж Авдюшка алчный, так и снует как челнок. Сам от страха визжит, а все из окна барахло выкидывает. Смотреть противно.

А Сыротеплов сам в огонь не полез. Дал денег Николке Рунову, и тот с мужиком каким-то много ему из огня достали. Но не все. Говорят, утром мальчишки лазили и еще находили. И целый ящик коньяку нашли. А пожарники всех гоняли, чтобы не мешали тушить.

Я с собой взяла муфту, документы главные, ключи и что было денег, 24 рубля. Сижу, и, представь, ничего не жалко. С ума, думаю, сошла, что ли? Ведь родной дом горит! Нет, не жалко. Думаю, чему быть, того не миновать. А чтобы из-за дерьма, прости господи, люди жизнью рисковали, так этого греха я на душу не приму. Я и дверь-то замкнула, чтобы не лазили.

А пропасть не пропаду. И дочери, слава богу, есть, и внуки взрослые.

А утром нас переписали и повезли в интернат. Я говорю, зачем, чай, у меня, мол, дочери есть. А девушка, Галя ее зовут, вот бы тебе с ней познакомиться, тебе бы она, чай, понравилась, такая она симпатичная и выдержанная, как прежняя сестра милосердия. Говорит мне: Федосья Константиновна, вы поживите у нас, отдохните, а если уж не понравится, тогда уедете. И так мне здесь понравилось, что уезжать не хочется. Вот уж правду говорят: свет не без добрых людей.

А мне скоро комнату дадут. И останусь я опять одна.

Милый Аркаша, вот пишу тебе, как мне здесь хорошо и как меня все любят, и опять заплакала. Так что-то грустно стало. Ты вот все ругаешься, чтобы я о смерти не говорила, а как о ней не говорить, когда жизнь прошла. Пролетела, будто один миг. Как в сказке.

Ты в последний раз спрашивал, хотела бы я жить снова или нет. Не помню уж, что я тебе тогда сказала. Говорила ли тебе, что жить сначала мне не хочется. Жить было хорошо, интересно, но очень уж трудно. У меня хорошие дети и внуки, все меня уважают. Чего мне еще нужно? И другой жизни я не желаю — вдруг было бы хуже.

А пожить еще хочется. И молю бога, чтобы перед смертью увидеть всех вас хотя бы еще разик.

Ну, да чего я заладила? А то ты осердишься и не дочитаешь.

Аркаша. Выполни мою просьбу. Ты человек ученый, грамотный. Я тут написала письмо в газету. Может, я тебя больше не увижу, так ты исправь ошибки, измени, как надо, если что не так написала, и отдай в редакцию: пусть бы там напечатали.

„Забыть нельзя.

Той страшной ночи 2 июля в Городце случился большой пожар. И то забыть всю жизнь нельзя, с какой заботой и вниманием тут же пришел на помощь наш горсовет. Когда мы собрались, убитые горем, около своего бывшего места жительства. Так удивительно быстро сорганизовал горсовет в горе нашем скорую помощь. Всех переписали. И дали нам приют. В интернате номер один. Усталые, измученные горем, как отдыхали мы в чистых светлых комнатах. Как утихало горе под влиянием вниманья и заботы, с какой любовью обслуживали нас. Забота, чистые постели, чудесная природа, удобства, 3 дня бесплатное питание. Горсовет дал денежное пособие каждой семье. Два месяца спокойной жизни в интернате. Сгладило горе, отдохнули. Всем дали квартиры.