Ухожу, не прощаюсь...

«Зачем тебе, с твоими знаниями торчать на Апохончиче, езжай в Петропавловск». А я не хочу в Петропавловск — шум-гам, видел я в гробе ваш Петропавловск, вот. Я даже в Ключи не хочу. Дайте мне штатное место и дайте спокойно работать на Апохончиче. Ну, и на другие станции буду выбираться, чтобы порядок там навести. Но я опять в старом положении, чуть ли не бича, что ли, а мне нужно бронировать квартиру в Москве, а без постоянного места работы я на этот документ не имею права. И вот вроде бы увольняют одного и я, наконец, буду лаборантом в девяносто рублей — с чего начинал, вернувшись с фронта. А вдруг у этого еще полгода отпуск? Тогда мне еще полгода без зарплаты сидеть. Конечно, я могу уехать в Москву на любую из прежних своих работ. Я больше года здесь, и до сих пор не прописан. Милиция уже несколько раз придиралась. Хорошо, Степанов спасает… — Федорьгч снял со спинки кровати полотенце, вытер вспотевшее от чая лицо.

— А вообще кто вы по профессии? — спросил Семен Петрович.

— Да чем я только в жизни не занимался! Даже огранкой алмазов и фальшивые монеты делал. А вообще, всю жизнь занимался колебаниями. Сейсмика — это ведь тоже колебания. После войны начал работать в институте физики Земли — старшим инженером. Почти пятнадцать лет в нем проработал. Потом перешел в Мосэнергоремонт — в простые мастера, из-за квартиры… Кстати, я в вашей Уфе был, — оживился Федорыч. — У меня с ней даже одна история связана. Машина на

ТЭЦ у вас там пошла в вибрацию, и ничего сделать с ней не могут. Как этот район называется… Тогда это еще отдельный город был, Черниковск, что ли…

— Да, Черниковка. Теперь это ТЭЦ-5, — пояснил мне Семен Петрович.

— Так вот начало ее трясти. И никто с ней ничего сделать не может. И вот я у вас в Уфе. Послали меня на месяц. Хожу второй месяц, третий. На меня уже давно стали посматривать этак: то ли псих, то ли дурак. Потом в институте меня уволили, а я все хожу и думаю: черт с вами, мне главное до сути докопаться. И вдруг мне все стало ясно. Бегу к директору: надо сделать то-то и то-то. «Не может быть! Так просто?» — «А вы попробуйте». Попробовали — машину трясти перестало, пошла как по маслу. Директор, между прочим, знал, что меня в Москве давно уволили. Оформил задним числом на эти два месяца слесарем. Как он меня благодарил! Премию огромную отвалил. На своей машине в аэропорт отвез. А потом и все триста станций по стране заработали — всего триста их тогда по стране было. И все их трясло. Приехал в Москву, а мне говорят: ты уволен. Хорошо, заступились ленинградцы из родственного института, по опыту вашей ТЭЦ разослали по всей стране информационное письмо, где сообщалось, что некто Танюшкин из Мосэнергоремонта нашел простое и гениальное решение проблемы. И вместо увольнения в шеф-мастера меня переводят. Потом говорят: оформляй как изобретение. А мне все некогда, да и скучно с бумагами возиться, подряд командировки по этим самым ТЭЦ, которые трясло.

А потом смотрю, друзья мои из родственного института как свое изобретение это уже оформили. Был там один хитренький, молчаливый мужичок в роговых очках. Еще в Уфе у вас все посматривал, все записывал, все хвалил меня… А последние годы, уж после Мосэнергоремонта, работал в одном институте, в лаборатории. А потом сюда поехал, на Камчатку, вот.

— А почему именно на Камчатку? — снова подступил к Федорычу Семен Петрович. Видимо, он что-то пытался для себя уяснить.

— Я уже говорил, — засмеялся тот, — потому что здесь Володька Степанов. Потом, с детства хотелось посмотреть на Камчатку. — Федорыч стал прибирать стол.

— Ну, квартиру-то хоть удалось забронировать? — спросил я.

— Забронировал кое-как. Володька помог.

— Кому-нибудь сдали?

— Нет, пустая стоит. Друг заходит, смотрит за цветами. Иногда ночует, когда с женой у него конфликты. Опять вот бумага пришла— за полгода квартплату не вносил. Володька говорит: плати скорее, пока совсем не отобрали. А видел я ее в гробе! Вот у меня дом, — обвел он рукой комнату. — Надоело мне с этой квартирой, иногда думаю: черт с ней, отберут, только цветы жалко. Вообще, с этой квартирой у меня сплошная история. Потом как-нибудь расскажу. Поздно уж.

Мы засобирались домой.

— Спасибо вам за баню! — вышел за нами на крыльцо, в дождь Федорыч.

— Нам-то за что? Вам спасибо! Идите, а то опять простынете.

— Если бы не вы, так бы она и стояла. Мы с Юрой вряд ли когда стали ее топить, вымылись бы под душем.

В глухой сырой темноте возвращались мы к себе домой. Было тихо-тихо, а потому тревожно, но снизу из долин временами налетал ветер, и это подогревало надежду, что, может, завтра хоть немного разгонит тучи.