Укол гордости

— Варька-а-а!!! — Истошный вопль позади них заставил их вздрогнуть и разом оглянуться. О, легок на помине! К ним, размахивая доисторической авоськой, в которой лежали батон, пакет кефира и блок дешевых сигарет, спешил дед Илья. По его лицу Варя поняла, что ей сейчас здорово влетит.

— Варька! Ах ты ж дрянь такая! Ты где ж ето была, горе-луковица?

Варя виновато молчала.

— Отвечай, где пропадала! Я уж и в милицию бегал, так не взяли заявление, не родственник, говорят. Я уж чего только не передумал! Совесть у тебя есть?

— Мы на даче у друзей отдыхали, — начала оправдываться Варя. — Я не думала, что вы будете беспокоиться.

— Не ду-у-мала она! — возмутился дед. — Знала б бабка твоя, покойница, чего ты вытворяешь! Позвонить нельзя, что ль, было?

— Там место глухое, связь не работает, — соврала Варя. Как объяснить деду, что звонить она не имела права?

— Фрукт-то твой у меня, — уже мирно сказал дед.

— Какой фрукт? — не поняла Варя.

— Финик твой, — снова озлился дед. — Кобеля надо по-людски называть. Джульбарс там али по-простому, Шарик.

— Персик! — ахнула Варя, не веря себе. — Персик?!

— Пе-ерсик! — передразнил дед. — Надо ж так назвать! Тьфу!

— Откуда… Как он к вам попал?..

— Мужик привел, сказал, на трассе подобрал, адрес твой по телефону нашел. Сбег от тебя, что ль? Стучался к тебе, а тебя нет, и телефон не отвечает. Я пса-то к себе и забрал. Ничего, живет… Тоскливый токо, не жрет ничего. Давеча супу налил — понюхал да отвернулся, не стал жрать. А чего не жрать, если суп мясной, с тушенкой… Сгорбатится и сидит… А мужику-то я денег предлагал — не взял, задаром добро сделал, по-людски.

Дальше Варя слушать не стала, бросилась к двери.

— Варька, куды?! Ключи-то возьми! — надрывался позади дед. Но Варя, прыгая через несколько ступенек, мчалась вверх.

Подлетев к дедовой двери, Варя забарабанила по ней.

— Персик! Персик! — закричала она. — Персик, ты здесь?

За дверью стояла тишина.

Почему он молчит? Неужели старик обманул? Или она что-то не так поняла? Или Персик умер? Ничего не ел, ослабел и умер от голода…

— Персик, — уже безнадежно позвала Варя и заплакала. — Персик!..

За дверью послышался шорох, потом раздался отчаянный визг, плач, и кто-то начал биться о дверь с той стороны.

Варя, всхлипывая, дергала дверь за ручку и повторяла:

— Сейчас, Персинька, сейчас!

Подоспевшая Гайка отодвинула Варю, сунула в замок ключ и распахнула дверь.

Персик полз к Варе на брюхе, извиваясь всем телом, бешено колотя хвостом об пол и горестно голося. Варя села прямо на бетонный пол лестничной площадки и сгребла Персика в охапку.

От упитанного, плотного песика осталась одна шкурка, натянутая на ребра, да и та была грязноватая, спутанная, свалявшаяся кое-где в сплошной войлок, глазки были больными, гноящимися. Но под торчащими ребрами громко билось маленькое, горячее, верное сердце.

Через минуту он уже забыл все свои горести и неистово ликовал. Вертелся в Вариных руках, облизывал ей лицо, потом выкрутился из ее объятий и с громким лаем стал носиться вокруг нее. Время от времени он останавливался, припадал на передние лапы, потом вскидывался и снова пускался вскачь, не переставая ликующе лаять.

«Ты вернулась, — говорил он, — и у нас праздник, праздник, праздник!»

Внизу, на первом этаже, гулко загавкал за своей дверью Громолай, из соседней квартиры высунулась испуганная Зося Копыток с двухлетней Наташкой на руках, Гайка, стоя в сторонке, хлюпала носом, а дед Илья, наконец-то взобравшийся на последнюю ступеньку, громко высморкался в большой платок и прочувствованно изрек:

— От ить кобель, а тоже человек!..

Женщина по прозвищу Оса проводила взглядом деда Илью, последним вошедшего в подъезд, поднялась со скамейки и, опираясь на палку, побрела в сторону вокзала. Сейчас она выглядела, как деревенская старушка, приехавшая в город. Старая, заношенная куртка из болоньи, длинная юбка, старые, сбитые сапоги и шерстяной платок в коричневую клетку, низко надвинутый на лоб.

Вот и все, дождалась! Девчонка наконец-то вылезла из своего укрытия и появилась. Где она пряталась до сих пор — неизвестно и совершенно не важно. Она появилась, значит, можно действовать.

Еще немного, и можно быть свободной. На счетах у нее достаточно денег, чтобы спокойно прожить остаток жизни в какой-нибудь теплой, спокойной стране. Где-нибудь, где достаточно цивилизованно, где люди сыты, приветливы и безразличны к живущим рядом.

Нужно только убрать последнего свидетеля. Эти идиоты — те, кому она оказывала честь, работая на них, — ничего не сумели. Не смогли элементарно убрать паршивую девчонку, которая каждый раз обводила их вокруг пальца. Она даже слегка зауважала эту дрянь. За живучесть.

Нужно было сразу браться за дело самой, но девчонка видела ее лицо и могла узнать в момент контакта. А теперь, когда все эти идиоты сидят за решеткой, ничего другого не остается.