Украденная душа

В Седьмом Углу царил покой. Прислужницы привычно бегали между столами, но гостей было в три раза меньше, чем бывает по вечерам. Менестрели молчали, возможно, спали или бродили по городу в поисках развлечений. Грог сидел у камина и лениво смотрел на огонь. Перебинтованный с ног до головы Атсуш стоял за стойкой и курил табачное зелье. Заметив Исму, содержатель облегчённо выдохнул, улыбнулся и указал трубкой на стол, за которым в прошлый раз она сидела с друзьями.

Два старика – один лысый, другой в чалме – что-то весело обсуждали и стучали дубовыми кружками. «Слава Палланте, Хакка пока не уехал! Так, погодите-ка… – Ис перевела взгляд на его собеседника. – А с кем это он? Докка?!»

– О-о-о, Олаи, иди сюда! – позвал мудрец.

Исма поклонилась старикам и села рядом.

– Хакка, я же просила… Богиня всё видит и слышит. Зеф, а ты откуда здесь? Как твоя рана? Уже лучше?

– Ага-ага, зажило как на собаке. Эсса обо мне позаботилась. Рад видеть тебя, солнышко ты наше вальстийское! – Смотритель лодок светился здоровьем. – А мы вот вспоминаем молодость и пьём медовый эль! Ты не обижайся на Хакку. Все же свои… Может, не будем скрывать имена?

– Но ты ведь сам знаешь…

– Знаю, – согласился Докка, – в прошлый раз я был в Эдде один и тоже чтил жреческий обычай, но с близкими-то людьми притворяться – всё равно что дырявые сети бросать, ага-ага. И себе, и рыбе голову морочишь, а проку-то?!

– Ладно, – сдалась Исма, – только ради вас.

– А-а-ай, наша девочка! – радостно протянул мудрец. – Есть хочешь?

– Хочу.

– Тогда я закажу тебе суп из тыквы. Он у них что надо!

– И чай, если можно.

– Конечно, можно! Молочный Нулунг будешь, Оли?

– Не пила ни разу, но попробую с радостью.

– Правильно! Вкуснейшая вещь! Я вчера целый мешок продал содержателю. Представляешь, на острове Хазра есть деревенька, в которой выращивают чай, собирают его, высушивают, а потом пропаривают листья над кипящим молоком! Отсюда и название, и аромат очень нежный, сливочный. – Хакка поднялся, придерживая чалму. – В общем, сейчас я сам закажу да приплачу Атсушу, чтобы сделали поскорее.

Докка дождался, пока мудрец отойдёт подальше, и прошептал Исме на ухо:

– Вот ведь старый прохвост, ага-ага. Сам же мне рассказывал, что это всё сказки. Ну, может, он и нарочно, чтобы содержатель услышал. Цену себе набивает.

Хакка вернулся с тремя прислужницами: первая принесла приборы и тарелку с супом, вторая – хлеб и сырную нарезку, а третья – чайник и серебряное блюдце для Нулунга.

– Какая красота, Хакка! Спасибо тебе!

– Это ещё и вкусно. Лопай давай! – Мудрец подвинул хлебную корзину.

Исма взяла ложку и, прежде чем приступить к трапезе, сказала:

– Хакка, Докка, если честно, я не думала, что вы настолько дружны.

Лодочник рассмеялся.

Мудрец вздохнул, поглаживая бороду.

– Да, Олаи, двое мужчин, обречённых любить одну женщину, чаще, конечно, становятся врагами. Но случается и обратное…

– Ого, ничего себе! – Ис макнула кусок хлеба в суп. – Наверное, та ещё сердцеедка… И кто же она такая?

– Бабушка твоя.

Исма выронила хлеб, и тот смачно плюхнулся в тарелку.

– Омма?

– Угу, – хором ответили старики.

Ис нужно было обдумать услышанное, поэтому она сделала вид, как будто спасает хлеб, утопший в жёлтой тыквенной пучине.

– Эх, а как такую женщину не любить? – Хакка поднял кружку. – Давай, старина, выпьем за прекрасную Омму из Белого Камня!

Лодочник охотно поддержал тост товарища.

– Мы когда познакомились с ней, я был чуть старше тебя, Олаи. – Мудрец покрутил сапфировое кольцо. – Поставил я, значит, шатёр у речки, и тут она. Первая пришла, не побоялась. Глаза горят, коса до земли, сама ладная такая – не девушка, а картина! Сказала, что травница. Ну, думаю, надо впечатлить. Достаю из мешка свёрток нортладского вереса, заливаю ей про целебные свойства, обещаю сбить цену, а она: «Так это же можжевельник! Он у нас тоже растёт, почти как сорняк, и нисколечко не стоит». И засмеялась. Тут-то я и влюбился.

– Ишь как! Ага-ага, а мы-то с Оммой одногодки были и знали друг друга с детства. Когда родители умерли, я остался один. Воспитывать взялся меня старейшина, обучил рыбачьему делу, стало быть, подарил вторую душу. Омма со мной дружила, была как сестра. А потом я провалил свою Ом’шу’нагок, и меня выгнали из деревни. Хорошо хоть летом. Успел хижину построить. – Докка почесал лысый затылок. – Бабушка твоя, Олаи, прошла обряд на три луны раньше и считалась уже взрослой. Единственная за меня вступилась. С того дня и полюбил её. Но с жизнью-то в Валь’Стэ было покончено. Правда, далеко я не ушёл, как вы знаете, ага-ага. Не мог же я бросить любовь всей жизни?!

– Но почему ты ей ничего не сказал? – Исма забыла про суп, и тот безнадёжно остыл.

– Да кто ж она и кто я, Оли… Что я мог ей дать? Нищий смотритель лодок, ага-ага. И потом, она сама влюбилась в Хакку, а там ей жениха нашли.

– О-о-о! – Мудрец всплеснул руками. – А я об этом не слышал! И что, сосватали её?

– Пытались, но ты же знаешь Омму. Свобода ей была важнее.