Украденная субмарина. К-129

Брошенные и разграбленные панельные «хрущебы» зияют черными провалами окон. Подводные лодки сами тонут у причала от ветхости. А пилоты американской авиакомпании «Аляска Эрлайнз», заходя на посадку в аэропорту Елизово, закладывают вираж разворота как раз над базой стратегических подводных ракетоносцев, из которых выйти в море способны считанные единицы… Нарисуй кто-то в середине 60-х такую картинку будущего тридцать лет спустя, бдительный житель закрытого поселка Рыбачий немедля сдал бы предсказателя в Особый отдел как вражеского лазутчика-провокатора, проникшего через три кордона КПП в «город» Петропавловск-Камчатский—50!

Они уходили в море сразу после праздника. Как в элитном гарнизоне могли отмечать День Советской армии в 1968 г. — в смысле достатка, стола, традиций? Они могли позволить себе застолье в любой из дней. Свежие овощи и фрукты зимой действительно составляли проблему. Но с наступлением весны и до глубокой осени, пару раз в неделю, не считая обычных транспортных судов, в Петропавловск-Камчатский обязательно приходил один из огромных линейных «пассажиров» — «Советский Союз», «Ильич» или «Русь». И зелень, если она уже появилась во Владивостоке, через трос суток уже выгружалась в Петропавловском торговом порту. Дыни с арбузами и виноград, не говоря уже о яблоках, никогда особенным дефицитом на полуострове не были. По крайней мере, в областном центре.

Другое дело, что цены «кусались». Но офицерские семьи вполне могли себе это позволить. Вещи? Военторг являлся исключительно привилегированной торговой организаций. При деньгах были все, кроме особо беспутной офицерской молоди. Сколько получали? Командир лодки 800—1000 рублей. Баснословные деньги в 1968 году. Даже камчатский рыбак не зарабатывал столько за месяц самой уловистой путины. Писк моды — итальянский плащ «болонья» стоил 80 рублей! Командир боевой части получал меньше, но тоже вполне прилично, 600–800 рублей. Льготы, надбавки — «северные», «плавающие». 13-й годовой оклад. Выслуга камчатская — год за два. Плюс год за полтора — подводная. При русских царях дворянская служба в гвардии исчислялась с рождения. При советской власти выслуга офицера-под-водника могла превысить физический возраст — служить Родине начал до рождения!

Подводники быстрее офицеров других родов войск росли в должностях и званиях. Отпуск с оплачиваемым проездом для всех членов семьи в любую точку СССР. По месту службы — шикарная охота и рыбалка. Вулканы, гейзеры, горячие целебные источники. Дикая нетронутая природа. Снежное раздолье детворе зимой. Подводники слыли завидными женихами, обеспечивали семье прочный материальный достаток. Их дети не понимали людей, покупающих в магазинах шоколад и консервы. Папы приносили и то и другое с работы в матросских вещмешках цвета хаки. Паек.

Хорошие школы. Гарнизонный дом офицеров с широкоэкранным кино. Легко разрешимый квартирный вопрос… Все это было, и на всем — печать временности. Офицерские семьи в основном довольствовались казенной мебелью, «украшенной» инвентарными номерами КЭЧ — квартирно-эксплуатационной части. Не особенно обрастали скарбом. Не везли из отпусков чешских и гэдээровских мебельных гарнитуров. Ковры, хрусталь, книги, телевизор — обычный набор советского благополучия присутствовал.

Машины если и покупали, то на материке. Не хранили деньги в кубышке, доверяли сберкнижке. Все готовились зажиточно и всласть прожить другую, лучшую часть жизни — на пенсии, где-нибудь в средней полосе России. «Юга» не котировались. Не потому, что осатанели от морей: сказывались годы подводного авитаминоза и кислородной недостаточности. Южное солнце быстро сводило в могилу моложавых военных пенсионеров.

Срочнослужащий моряк имел денежное довольствие в зависимости от должности и звания — 12–20 рублей в месяц. Самые классные болгарские сигареты тех лет «Стюардесса» и «Трезор» стоили 30 копеек. «Шипка» — 14. Водка «Московская», злодейка с наклейкой — 2 рубля 87 копееек. Только что появилась «Русская» — за 3.12, которая у моряков не могла составить конкуренции «шилу» — бесплатному и сравнительно легко доступному офицерам и мичманам спирту.

С возвращением из похода офицеры потихоньку отдавали бутылки «Каберне», «Ркацители» и «Алжирского» матросам, и те увозили их с собой в профилакторий. Было много тараньки. Она же вобла, стоймя запечатанная в больших жестяных банках. Белые батоны в полиэтиленовой упаковке под инертным газом — мягкие, невесомые… Спустя полчаса после вскрытия пакета они превращались в неразгрызаемый сухарь.

Матросы служили еще четыре года Десятидневный, не считая дороги, отпуск на третьем, как правило, году был обязательным. Шоколадное масло не ели. В матросской столовой целый куб стоял почти нетронутым. Неуставных отношений не знали. «Молчи, салага, поплавай с мое, поныряй!» — было. Но не более того. В семидесятых годах, когда однажды «годок» ударил молодого матроса, с этим ЧП разбирались штаб и политотдел дивизии!