Украденная субмарина. К-129

Лодка не тронется с места, пока ее не уравновесят на плаву, без привязи к берегу. Так вот, на отходе дифферентовкой обычно занимался старпом, а командир спускался вниз, проходил во второй отсек и приглашал «секретчика» в командирскую каюту. Дверь на ключ. Нарочный вручал засургученный пакет, на котором командир ставил дату, время и подпись, и только потом ломал печати. Гость отводил глаза не из деликатности, а строго по инструкции. Возможно, он даже отворачивался. Вообще-то вскрывать совершенно секретный пакет положено лично, без свидетелей. Но были исключения. Офицер спецчасти лично отвечал за то, чтобы содержание документа не было записано командиром для памяти. Он также должен был проследить, чтобы сообщение было сожжено. И не уходил, пока не убеждался, что сгорание полное, и пепел для надежности растерт по пепельнице пальцем хозяина каюты. Забрав конверт, спецпровожающий немедленно пересаживался на катер, а лодка тут же шла на выход из бухты…

Что же было в пакете? Маленький листок папиросной бумаги. На нем три пары координат — три географические точки. Основная и две резервные позиции ракетного залпа. И больше ни слова… Цель процедуры проста: пока есть сообщение с берегом, никто, включая самого командира, не должен знать, куда конкретно пойдет лодка. Старпом и замполит информировались командиром (если сочтет нужным) уже при закрытом рубочном люке. Гарантия сохранения военной тайны стопроцентная.

ИЗНАНКА СКРЫТНОСТИ

Американцы справедливо утверждают, что выход в море любого советского военного корабля сопровождался всплеском активности в эфире. Наши доблестные «нэви» большие любители поговорить. Когда вместо обычных позывных сыплют цифровыми, всякому моряку ясно — это «вояки»! Если американская субмарина занимала в ту ночь позицию напротив входа в Авачинскую губу, она легко могла слышать переговоры Кобзаря по УКВ, даже если находилась за кромкой территориальных вод.

Ночью, вспоминает адмирал Н.Н. Амелько, в сопровождении кораблей ОВРа лодку из бухты Крашенинникова провели до выхода из Авачинской губы, и далее она пошла самостоятельно в точку погружения и затем — в заданный район. Через три месяца, на итоговом заседании правительственной комиссии начальник Военно-морской академии адмирал Александр Орел высказал претензию, что при выходе из базы лодка сопровождалась только до выхода из Авачинской губы, а не до места погружения. Однако наставление по боевой службе такое сопровождение не предусматривает и даже запрещает, парировал претензию ком-флота Н.Н. Амелько.

Командующий флотом, естественно, лодку в океан не провожал. Командир 29-й дивизии Виктор Дыгало вспоминает обстоятельства выхода К-129 совершенно по-иному: в тот раз, ввиду особой важности похода, «большой охотник» для прикрытия выхода лодки из Авачинской губы в открытое море не посылали. Чтобы не привлекать внимания американцев. Ее вели только береговые наблюдательные посты. Они доложили, что лодка, достигнув назначенной точки, погрузилась нормально.

Ну, ладно, с противолодочным кораблем ясно. Скрытность. А ледокол как — тоже не выделяли? А как же льдины, плавающие в Авачинской губе? Легкий корпус в темноте пропороть — делать нечего… Уже в середине 50-х годов ледокол Камчатской флотилии был (это известно точно, потому что именно тогда его выбросило штормом на камни у мыса Лопатка), то к концу 60-х он точно был.

Кроме всего, у ледокола всегда была неофициальная функция прикрывать субмарину от траулеров камчадалов, об оглушительном пьянстве которых и пренебрежении безопасностью мореходства сложены легенды.

Два раза длинно вскрикнула сирена. Вахта — в ходовой режим. Петропавловск еще не проснулся. Кекуры Три Брата проплывали по левому борту. На выходе из Авачи, в любую погоду, длинная тихоокеанская зыбь непременно оближет лодку целиком, включая «лимузин» — так старые подводники называли застекленный оголовок ходового мостика. И сразу: «Приготовиться к погружению!»

Оглядеться в отсеках. Доложить о готовности. Отсеки с первого по седьмой докладывают по очереди. В этой цепочке всегда последний — старпом: «Товарищ командир, корабль к погружению готов!» Теперь убрать сверху военно-морской флаг. Зафиксировать «баранку». Чтоб штурвал наверху не гулял, когда останется без присмотра, его привязывают. Убрать вниз прожектор, иначе раздавит глубина. Командир последним видит небо. Верхний люк он задраивает только сам. Затем пять мет-ров по трапу вниз, в боевую рубку, где перископы, — и еще одна такая же крышка. И еще пять метров вниз. Ревун три раза клаксонит погружение. Поехали. Больше нет рассвета, нет заката. Ночью только освещение приглушают. Но биологические часы все равно работают, желудок хорошо отличает день от ночи.

Первое, что сделает здравомыслящий командир, — даст людям отоспаться после отходной нервотрепки. Свинское отношение к людям систематически выходит боком… В море, особенно в замкнутом объеме, всякие вещи бывают. Совсем необъяснимые. Нет ощущения движения, только часовые пояса меняются. Остальное — по распорядку.