– Потому что я его прочитаю. Если ты напишешь. Бьюсь об заклад, что его опубликуют.
– Вот насчет этого не уверена.
– Ой, опубликуют!
И Мими смотрит на Луизу с такой полной уверенностью, с такой собачьей преданностью и любовью, с какой Луиза когда-то глядела на Лавинию, и Луиза не знает, означает ли это, врет ли сейчас Мими, или же Лавиния тогда говорила правду, но сама того не знала.
– Ты пишешь куда лучше, чем Беовульф Мармонт, – говорит Мими. Она допивает чай. – Я это не потому, что он меня изнасиловал. Как ни крути, это правда.
– Так, ладно, – заявляет Луиза, со звоном ставя чашку на блюдце. – Давай-ка я тебя угощу.
– Правда?
– Правда. Давай с тобой
Мими расплывается в сладкой улыбке.
– Идет.
Луиза предлагает завалиться в ночной клуб с танцами в Адской кухне, потому что вспоминает, как Мими любит танцевать, и, по правде говоря, она сама сто лет не танцевала со времени выходов с Лавинией, к тому же на этой неделе «Городские лисы» разместили статейку о баре, убранном в стиле лондонского метро времен Битвы за Британию, где подают коктейли в использованных жестянках из-под бобов. Однако Мими не хочет приближаться к Таймс-сквер после недавних взрывов в Париже, так что Луиза ведет Мими в расположенный совсем рядом небольшой гей-бар с тапером под названием «Брендиз» чуть вглубь от Йорквиль-стрит. Стены там обшиты деревом, там подают недорогие напитки по десять долларов, а тапер наигрывает Фрэнка Синатру. Сегодня вечером на Луизу накатило тоскливое одиночество, и ей хочется туда, где люди поют.
Они выскальзывают из квартиры.
– Мы как будто секретные агенты, – шепчет Мими, когда Луиза объясняет ей про совет дома, и добавляет: – Припоминаю. Меня отсюда все время тайком выводили.
У входа в бар они делают селфи.
Мими подписывает его: отрываюсь с подружкой.
Два пляшущих друг с другом медведя.
Вообще-то «Брендиз» не очень Луизе по душе. Заведение не элегантное и не заводное. Единственное, что происходит интересного – когда официант наливает Луизе и Мими по бокалу «дежурного» вина, в бутылке немного остается, и он говорит им, что это бесплатно, если они выпьют его прямо из горлышка, и все аплодируют, когда Мими это проделывает.
– Ты по ней скучаешь? – спрашивает Мими. – В смысле… у нее же новые друзья. Трезвые друзья. – Мими смеется. –
– Все время, – отвечает Луиза.
– Я тоже, – признается Мими. Она отхлебывает вина. – Вот только…
– Что?
– Типа иногда… иногда это, знаешь, похоже на
– Прослушивание?
– Когда мы познакомились, она была актрисой, – улыбается Мими. – Она ведь тебе об этом не рассказывала. Прежде чем стать писательницей. Она взяла академку в Йеле, чтобы посвятить себя
В углу пианист напевает «Певчий соловей на Беркли-сквер».
– Кем я была для нее? Толстой неудавшейся актрисой? Каждый раз, когда мы куда-то выбирались, нас ждало приключение, и я думала: вот именно сегодня вечером я окончательно ей надоем. А теперь, похоже, мне уже совсем нечего бояться.
Еще по бокалу. Еще тост.
– На деньги мне было наплевать. С ней я чувствовала себя
– Так, – соглашается Луиза.
– Глупо как-то все. Иногда я по-прежнему чувствую себя такой… нет, без обид. Но иногда мне кажется, что если бы я поступала лучше, была бы лучше, она бы меня у себя оставила. Если бы я играла в ее игру.
Она принимается хихикать.
– Конечно, самое смешное в том, – говорит Мими, – что именно она все и облажала.
– Ты это о чем?
– Нет! – Мими зажимает рот ладошкой. – Не могу.
– А что такое?
– Она меня прибьет.
– Слово даю, – говорит Луиза, – что я никогда ни слова не скажу, ни одной живой душе.
– Просто ужас. – Мими смеется так, словно у нее во рту чирикают колибри. – Господи, неудобно-то как. Даже не могу…
– Да
Мими глубоко вздыхает.
– Ладно. Значит, так. Ты знаешь, что у Лавинии большой бзик насчет Рекса?
Луиза пару секунд молча глядит на нее.
– Конечно, конечно, знаешь. Но это в смысле раньше. Все вот эти заявления Лавинии:
– Помню.
– Хочу сказать – там есть масса пробелов. Если призадуматься.
– То есть…