Украденное лицо

Если это курьер, почтальон, электрик или кто-то еще, он ведь, в конце-то концов, все равно уйдет.

Звонок не унимается.

– Господи боже.

Еще. И еще. И еще.

Она подходит к видеодомофону.

Это Мими.

Волосы у нее растрепаны. Лицо в помаде. Она рыдает.

– Лавиния! – кричит она в домофон. – Лавиния, пожалуйста, прошу тебя, впусти меня!

На часах восемь вечера. Самое время прихода и ухода соседей.

– Лавиния! – визжит Мими.

– Блин.

Луиза впускает ее.

Вблизи Мими еще страшнее.

Лицо у нее все вымазано тушью.

– Извини, – шмыгает она носом. – Я тут сто лет названиваю, и никто не отзывается.

– Лавинии нет дома, – отвечает Луиза. – Прости.

– Наверное, она гуляет со своими новыми классными друзьями, да?

– Да, – говорит Луиза.

– Можно… – Мими сглатывает. – Можно я все-таки войду?

Она переминается с ноги на ногу. Чулки у нее порваны.

В коридоре она представляет собой то еще зрелище.

– Конечно, – отвечает Луиза.

Всему причиной – Беовульф Мармонт.

Мими спала с ним с того вечера после «Ромео и Джульетты», когда он отвез ее домой, и хотя она отключилась, он занялся с ней сексом. («Хочу сказать, – бодро заявляет она, – что если бы я была в сознании, то все равно бы занялась с ним сексом, так что я не то чтобы не согласилась!») Он писал ей дивные сообщения. На фестивале «Горящий человек», объясняет Мими, его даже прозвали Хемингуэем, вот таким хорошим писателем он считался. Он встречается с девушкой с испуганными глазами, и об этом у него с ней был серьезный разговор, что хорошо с его стороны, если уж начистоту, но она сказала, все похоже на цитату из Фитцджеральда, как там: выше всех забирается тот, кто взбирается один, а Беовульфу Мармонту нужно было покорить альпийскую вершину. Если бы кто-то был с ним рядом, сказал он, это должен быть кто-то вроде Мими – умница, красивая редкой, женственной красотой.

– Как глупо, – говорит Мими. – Какая же я дура.

– Ты не дура, – возражает Луиза.

Луиза налила ей чай с имбирем, куркумой, ананасом и шампанским. Мими пьет его, держа чашку дрожащими руками.

– Он так не хотел.

Луиза не знает, хочет ли Мими сказать, он не подразумевал, что я особенная, или он не хотел трахать меня, пока я была без сознания, но все равно кивает и гладит Мими по спине, пока та плачет.

– Сама не знаю, почему я все это продолжаю, – говорит Мими.

Луиза вздыхает.

– Тебе не надо, – отвечает Луиза. – Тебе не надо это терпеть – ни от кого.

– А почему нет? – спрашивает Мими, и у Луизы нет убедительного ответа на этот вопрос.

Мими сглатывает. Натужно и громко.

– Я знаю, что все обо мне думают. – Она вытирает глаза тыльной стороной ладони. – А какой же выбор? Не любить людей, которых любишь? – Она чуть смеется. – Вот это мы должны делать?

– Не знаю, – отвечает Луиза.

– Я думала, ну, что есть что-то красивое в том, чтобы быть брошенной. Разве не так в стишке говорится? Пусть мне выпадет больше любви? Но здесь все совсем не так, верно? Побеждает тот, кому больше всех нет дела. – Мими жадно делает глоток. – А ей есть до меня дело?

Луизу одолевает странное желание обнять ее.

– Нет, – отвечает она. – Наверное, нет.

Мими хлопает глазами.

– Что?

– Лавинии ни до кого нет дела, – продолжает Луиза. – Вот поэтому-то ее любят все, кто ее любит.

– Но до тебя же ей дело есть.

– Лавинии есть дело до Лавинии, – говорит Луиза. – Вот и все. – В этих словах она пытается найти какую-то доброту. – Ты заслуживаешь того, кому ты небезразлична, – заключает она. – Заслуживаешь того, кто относится к тебе так же, как ты относишься к нему.

– Это со всеми так, – соглашается Мими. – Я, знаешь ли, не какая-то там добавленная стоимость. Я не оптимизирую чей-то опыт – мне так Гевин как-то раз сказал. Что я не оптимизирую опыт Лавинии, и поэтому она не хочет со мной общаться. Уверена, он думал, что хочет мне помочь. Гевин всегда думает, что всем помогает. – Мими отхлебывает чай и смеется. – Я не такая, как ты, Лулу (ее так долго не называли Лулу). Я не умная. Я не блестящая писательница.

– Я вовсе не блестящая писательница.

– Нет, блестящая! – Мими проливает чай в блюдце. – Уж поверь, мне так этого не хотелось. Помню, когда вышел твой первый очерк в «Скрипаче», я пометила его, чтобы потом прочесть с пристрастием. Мне казалось, что смогу порадоваться, что у тебя хоть что-то не получается. Но этот рассказ о сбежавших – просто прелесть! А статья о полиаморных мужчинах, которую ты написала для «Нового мужененавистничества» – я просто балдела от нее!

– Ты ее читала?

Луиза не припоминает, чтобы Лавиния прочла хоть один из ее рассказов.

– Я читаю все, что ты пишешь.

Мими широко улыбается.

– Я даже настроила на тебя гугл-оповещения, – продолжает Мими, – так что читаю их, как только они появляются. Извини. Наверное, я веду себя как маньячка.

Наверное, так и есть, но Луизе все равно.

– А ты думаешь когда-нибудь взяться за роман?

– Не знаю.