Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

–  Поймали.

–  Говорят, это Полковник?

–  Он.

Блоха снова кивнул, не глядя на меня.

–  Ты уж прости меня за то, что попал сюда. Это все Рудников устроил.

Блоха еще раз кивнул.

–  Мальцов моих тоже нашли?

–  Да. Девять человек. Все мертвые.

Блоха кивнул третий раз.

–  Упокой Господь… упокой Господь…

–  Ты сейчас куда?

–  Домой пойду.

–  На Хитровку?

–  Да.

–  Поехали на извозчике, – предложил Шаляпин. – Довезем тебя.

Блоха испуганно посмотрел на Шаляпина:

–  Спасибо, барин, мы не гордые, пешком дойдем.

–  Да какой я барин? Давай, поехали.

–  Нет, – сказал просто Блоха. – Благодарствуйте. Но я как-нибудь сам, пешочком… Подышу воздухом…

Он поклонился и пошел прочь.

–  Вот странный человек! – с досадой сказал Федор Иванович. – Вы ради него столько всего сделали, а он даже спасибо не сказал.

Я проводил сгорбленную фигуру Блохи взглядом, а потом повернулся к певцу:

–  Ведь это он не со зла. Просто мы для него – как тени из другого мира, понимаете?

–  Из какого другого мира?

Я пожал плечами:

–  Из другого. Теперь из другого. Когда-то и мы с вами жили в его мире. А теперь…

Шаляпин достал папиросу и закурил.

–  Ну и черт с ним.

Мы двинулись в сторону флигеля Шаляпина, обходя лужи.

–  А как с профессором Войнаровским? – спросил Федор Иванович. – Его уже арестовали?

–  За что? – спросил я. – Войнаровский был обманут Воробьевым. Сам он – не убийца.

–  Как же незаконные опыты?

–  А вдруг он у мальчиков в бессознательном состоянии брал подпись под разрешением?

–  Ну, – с сомнением сказал певец. – Это ваше предположение.

–  Войнаровский – известный профессор. Полиция будет долго тянуть, прежде чем предъявить ему обвинение. Это может вызвать шум. Еще может оказаться, что среди его клиентов – влиятельные люди. Что им до хитровских мальчишек, если речь пойдет о таком уважаемом докторе?

–  Мерзость!

Я переменил тему:

–  Когда премьера вашего «Годунова»?

–  Через два дня.

–  Хватило ли вам наблюдения за Воробьевым в качестве детоубийцы? Для роли Бориса Федоровича?

Шаляпин задумчиво поджал губы:

–  Нет… Слушайте, Владимир Алексеевич, я понимаю, что это с моей стороны выглядит придирчивостью, но Воробьев – это тоже не то, как и Акулина.

–  Отчего?

–  Годунов – человек. Воробьев – уже давно нет. Годунов у Пушкина убивает Димитрия, чтобы освободить себе путь к власти, он глубоко внутрь хоронит воспоминание о своем злодействе. Но оно рвется наружу и ранит сердце царя. Это – как зверь в клетке, которого Борис пытается удержать, но прутья клетки оказываются как воск. Димитрий – кошмар Годунова. А наш Воробьев, мне кажется, как убьет, так тут же и забудет. Простите, но Воробьев – не то. Опять не то. Видимо, придется придумывать самому. А это – плохо. Наша фантазия намного беднее того, что показывает нам жизнь…

Мы подошли к крыльцу флигеля.

–  Ну что же, Федор Иванович, – сказал я. – Есть еще один шанс для вас.

–  Какой?

–  Как я говорил, полиция будет тянуть с обвинением Войнаровскому. А вот мы тянуть не будем. Если завтра в полдень вы поедете со мной, то покажу я вам такого детоубийцу, который вам нужен.

Шаляпин схватил меня за руку:

–  Поедем к Войнаровскому?

–  Да.

–  А если его не будет дома?

Я усмехнулся:

–  Будет. Я послал ему записку от вашего имени с просьбой принять для новой консультации.

19 Признание профессора Войнаровского

Войнаровский еще ничего не знал и ни о чем не догадывался. Когда Шаляпин представил меня как своего друга, он провел нас в кабинет, обставленный с хорошим вкусом и напоминавший скорее библиотеку ученого, чем приемный покой врача, и усадил в кресла. Приказав подать кофе, Войнаровский сел за стол и начал разговаривать с певцом о его мнимой болезни горла. Мягко, но уверенно склоняя к глубокому исследованию и продолжительному лечению. Он производил впечатление очень уверенного в себе и очень внимательного человека – трудно было даже поверить в то, что именно Войнаровский виновен в том, что нам открылось.

–  Не буду пугать вас, Федор Иванович, – говорил он. – Пугать любят шарлатаны, чтобы вытащить у пациента как можно большую плату за лечение. Я же пугать вас не буду и скажу то, как есть. Если существует сомнение, то врач просто обязан предположить самое худшее. Обыкновенно наши опасения не подтверждаются, и мы со смехом рассказываем об этом нашим пациентам. Но хуже, если врач проявит беспечность и не увидит зародыш опасной болезни, чтобы успеть легко и без страданий ее подавить. Поэтому позвольте я сперва вас подробно осмотрю.

Шаляпин продолжал играть в безобидного пациента, но тут я слегка двинул своим коленом по его ноге.

–  Простите, профессор, – сказал я. – Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Но прежде чем вы приступите к осмотру Федора Ивановича, хочу задать вам один вопрос.

–  Какой?

–  Знаком ли вам некто Аркадий Степанович Воробьев?

Войнаровский вздрогнул и впился взглядом мне в лицо.

–  Почему вы спрашиваете? – В голосе его послышалось страшное напряжение.

–  Потому как вчера мы с Федором Ивановичем имели с ним одну интересную беседу, – ответил я, твердо встречая взгляд профессора.

Войнаровский встал.