Я начинаю с того, что кладу сухой лист себе в рот. Засовываю кость на обрубок, еще не так давно бывший языком. Потом закрываю глаза и сосредотачиваюсь. В то же мгновение мою грудь наполняет боль. Мне кажется, что кто-то сжимает ее в тиски и что мои ребра вот-вот треснут.
Что-то идет не так. Со мной что-то не так.
Я падаю на колени, прижимаясь ладонями к ледяному полу. Нечто внутри моей груди приходит в движение, а затем начинает расщепляться, словно ледяная глыба, по которой пошла трещина. Тугой узел моей магии – та часть меня, которая грозила разрушиться, когда я пыталась развеять слишком сильные заклинания, – раскалывается на части.
У меня перехватывает дыхание, потому что это очень больно.
Мне больно настолько, что я открываю рот, собираясь издать крик, на который больше не способна. Мне больно настолько, что я теряю сознание.
Уже второй раз за день прихожу в сознание на холодном полу. Я пролежала здесь достаточно долго, чтобы моя кожа покрылась изморозью. Лед блестит на моих руках, платье стало жестким.
Опираясь на руки, встаю на четвереньки. Вокруг меня разбросаны останки палочников: ягоды, ветки и комки снега, которые, возможно, заменяли им сердца.
Что здесь произошло? Мои воспоминания переплетаются и опутывают друг друга, словно выросшие из костей Мэб побеги.
Меня сильно трясет, но дело явно не в холоде. Став на колени, я кладу руку на ледяной пол и замечаю, как он покрывается похожим на паутину узором, словно треснувшее лобовое стекло, которое разбилось, но еще не успело распасться на осколки. Пошатываясь, крадусь обратно к тоннелю.
Я забираюсь внутрь и снова закрываю глаза. Когда открываю их, то не могу сказать, сколько времени прошло: всего несколько мгновений или, может быть, часов. Все мое тело будто обратилось в свинец. Я с трудом могу двигаться.
С изумлением обнаруживаю язык у себя во рту. Он ощущается как-то непривычно, мне кажется, что он очень большой и тяжелый. Не могу понять, то ли он распух, то ли я теперь обращаю на него слишком много внимания.
– Мне страшно, – шепчу себе под нос. Потому что это правда. Потому я должна убедиться, что мой язык принадлежит мне и что я могу говорить именно то, что хочу сама. – И я так устала. Я так устала бояться.
Я вспоминаю Мадока и его советы. Впиться во что-нибудь зубами. Отвоевать этот замок и все земли леди Ноури. Перестать ждать разрешения. Прекратить заботиться о том, что думают, чувствуют и хотят все остальные.
Лениво представляю себя хозяйкой ледяной Цитадели. Леди Ноури не просто повержена – ее больше нет. Эльфхейм благодарен мне за оказанную короне услугу. Благодарен настолько, что я теперь имею право зваться королевой этих земель. А что, если я смогу взять останки Мэб под контроль и научиться управлять силой леди Ноури? Может быть, тогда сестры Оука посчитают меня достойной невестой – с таким-то богатым приданым.
Фантазия, в которой я покупаю расположенность его сестер, должна бы вызывать во мне обиду и злость, но вместо этого я чувствую прилив удовлетворения. Даже Вивьен – старшая сестра, некогда содрогавшаяся от мысли, что ее драгоценного братика свяжут со мной узами брака, – и та захочет сидеть со мной за одним столом. А при виде моей острозубой улыбки улыбнется в ответ.
А Оук…
Он подумает…
Я останавливаю себя прежде, чем успеваю погрузиться в сахарную вату фантазии.
Фантазии, в которой я снова прошу у кого-то разрешения. К тому же в реальности я не контролирую ни Цитадель, ни тем более леди Ноури.
Пока нет.
Я выхожу из дверей тронного зала и поднимаюсь по витой ледяной лестнице. Повернув за угол, слышу голоса.
Меня замечает патруль из двух бывших соколов и одного тролля. Несколько долгих секунд мы молча сверлим друг друга взглядами.
– Как ты сбежала из темницы? – спрашивает один из стражников, забыв о том, что я не могу ему ответить.
Я бросаюсь бежать, но они ловят меня. Погоня заканчивается быстро. Правда, я не очень-то и старалась от них улизнуть.
Меня приводят к леди Ноури, которая находится в своей спальне. Три сокола в птичьем обличье сидят на спинке стула и на змееобразном зеркале, висящем над туалетным столиком.
Я рассматриваю их изогнутые клювы и черные глаза. Леди Ноури мало что смогла для них сделать: только кормить и ждать, когда закончится отведенный срок. Хотя мне удалось развеять чары, сковывавшие Гиацинта. Интересно, смогла бы я освободить и их тоже? И если да, стали бы они верны мне так же, как верны ей?
Мне хотелось бы знать, каково это – оставаться одной, только когда я этого хочу.
– Какая же ты проныра, – снисходительным тоном произносит леди Ноури и, протянув руку, наматывает на палец локон моих волос. – Именно такой я тебя и помню. Ты вечно шастала по моему замку, словно маленькая воришка.
Леди Ноури видит во мне лишь свою недалекую дочь, вылепленную из снега. Ту, что разочаровывала ее снова и снова.