Украденный наследник

Вскоре мы останавливаемся у дома представительницы. Она открывает дверь и жестом приглашает нас войти. Внутри мы видим глиняную печь, которая достает до самого потолка, где переходит в выведенный наружу дымоход, – благодаря этому комната наполнена уютным теплом. Неподалеку стоит поленница. Женщина сразу подходит к ней и подкидывает в печь дрова, отчего пламя разгорается сильнее.

Она жестом указывает на кровать, покрытую одеялом из сшитых вместе звериных шкур. Если бы я захотела на нее залезть, мне бы пришлось прыгать.

– Сегодня можете спать на моей постели.

– Это слишком любезно с вашей стороны, – говорит ей Оук.

– Меня это не затруднит. – Она берет закупоренную бутылку и наливает ее содержимое в четыре маленькие чашки. – Но прежде, чем вы отправитесь отдыхать, давайте выпьем в компании друг друга. – Она поднимет свою чашку и залпом ее осушает.

Я тянусь за своей, и мне в нос тут же ударяет травянистый запах, напоминающий аромат лакрицы. На дне чашки виднеется осадок. Я вспоминаю свои страхи в первую ночь нашего похода, когда Оук предложил мне чай. Думаю о том, с какой легкостью можно насыпать яд не в бутылку, а в определенные чашки, чтобы создалось впечатление, что мы все пьем один и тот же напиток. Затем бросаю взгляд на принца, задаваясь вопросом, как предупредить его об опасности так, чтобы Горга ничего не заметила. В этот момент Оук одним глотком проглатывает свою порцию, а затем, вырвав чашку из моей руки, осушает и ее тоже.

– Нет! – кричу я, но уже слишком поздно.

– Как же вкусно, – сообщает он, отнимая напиток у Тирнана. – Словно молоко матери.

Теперь даже представительница Горга выглядит встревоженной. Если она тщательно отмеряла яд, принц только что принял тройную дозу.

– Простите меня за жадность, – произносит Оук.

– Милорд, – предостерегает его Тирнан, на лице которого написан ужас.

– Может, вы хотите еще? – неуверенно предлагает Горга, беря в руку полупустую бутылку.

– Я не возражаю, да и остальные еще не успели попробовать сей напиток, – отвечает принц.

Женщина снова наполняет чашки. Когда я всматриваюсь в содержимое своей, по-прежнему вижу осадок, но теперь его значительно меньше. Что бы это ни был за яд, его явно насыпали в посуду. Все подготовили еще до того, как мы вошли в дом.

Я беру чашку и подношу ее к губам, но не пью. Притворяюсь, что делаю несколько глотков. Сидящий по другую сторону стола Оук отвлекает внимание Горги вопросами о фруктах в ледяной оболочке. Я тем временем осторожно опускаю чашку под стол и выливаю напиток на свою мантию.

Я боюсь опустить взгляд, чтобы убедиться, удался ли мой трюк. Посмотреть на Тирнана тоже не осмеливаюсь и поэтому не знаю, смог ли он провернуть нечто подобное.

– Почему бы мне не оставить бутылку вам? – предлагает представительница Горга, опуская сосуд на стол. – Дайте знать, если вам что-то понадобится.

– Вы оказали нам такой радушный прием. Чего еще мы можем пожелать? – задумчиво произносит Оук.

Напряженно улыбнувшись уголками губ, Горга поднимается со стула и выходит.

Следующие несколько секунд мы сидим не двигаясь. Потом Оук встает и, покачнувшись, падает на колени. Он принимается хохотать.

– Нужно, чтобы вас стошнило! – говорит Тирнан, хлопая Оука по спине.

Принц склоняется над каменной миской, и ему удается вызвать рвоту дважды. После этого он устало опускается на пол.

– Не беспокойтесь, – говорит Оук, хотя его янтарные глаза сияют слишком ярко. На его лбу выступил пот, несмотря на холод. – Это мой яд.

– Что ты наделал? – резким тоном спрашиваю его. Оук лишь мечтательно улыбается в ответ, поэтому я обращаюсь к Тирнану: – Зачем он это сделал?

Рыцарь, кажется, пребывает в не меньшем ужасе, чем я.

– Потому что он безумнее короля троллей!

Я открываю и закрываю ящички, надеясь найти противоядие, но не вижу ничего хотя бы отдаленно похожего.

– Что вообще случилось? Что он имеет в виду, говоря, что это «его яд»?

Тирнан подходит к столу, берет одну из чашек, нюхает ее, а затем качает головой.

– Не знаю.

– Когда я родился, яд румяного гриба тек по моим венам. – Оук говорит медленно, словно язык не слушается его.

Вспоминаю слова Оука в ту ночь, когда его отравили «сладкой смертью». «Жаль, это был не румяный гриб».

– Как ты понял, что она подсыпала именно его? – спрашиваю я, опускаясь на колени рядом с Оуком. Я думаю о том, что совсем недавно его кровь была отравлена другим ядом.

– Я был в отчаянии, – с трудом проговаривает он. – Страшно боялся, что кто-то из вас… что ты… – Он осекся. Его глаза глядят в пустоту; губы шевелятся, но с них не срывается ни звука.

Я слежу за тем, как поднимается и опускается его грудь. Медленно, слишком медленно. Прижимаю пальцы к его взмокшему от пота лбу. От отчаяния мне кажется, что время несется и ползет одновременно.

Мне так тяжело думать, мысли будто проталкиваются сквозь туман ужаса. «Он знает, что делает, – убеждаю себя. – Он не глупец. Он не умирает. Он не мертв».