Украденный сон

Леша раскладывал пасьянс, а Настя методично чистила картошку. Она настолько ушла в свои мысли, что даже не заметила, как до краев наполнила очищенным картофелем огромную трехлитровую кастрюлю. Спохватившись, она смущенно повернулась к Леше.

– Посмотри, что я наделала. Куда ее теперь?

– Варить, – хладнокровно ответствовал доктор наук Чистяков, втайне радуясь, что Настя хоть немного отвлеклась от мрачных мыслей.

– Но мы столько не съедим…

– А мы и не станем. Сегодня поужинаем, а остальное будем понемногу разжаривать потом, можно с яичницей, можно с тушенкой.

– И правда, – Настя растерянно улыбнулась. – Я и не сообразила. Никогда впрок не готовлю.

– Да ты вообще никогда не готовишь, так что не оправдывайся. Давай маленькую кастрюльку.

– Зачем?

– Чтобы не ждать, пока весь этот котел сварится. В маленькой кастрюльке сварим отдельно картошку себе на ужин, а остальное пусть стоит на огне. Дошло?

– Как просто… Что это со мной, Лешик? Как будто мозги совсем съехали в сторону. Самых простых вещей не могу сообразить.

– Ты устала, Настюша.

– Да, я устала. Ну что же он не звонит?

– Позвонит, не дергайся.

Когда Андрей перезвонил, она была почти на грани истерики.

– Ну что? – с трудом переводя дыхание, спросила она.

– Ничего. Восемь трупов, но все – не наши. Пять поджогов, но к нашему делу отношения не имеют.

– Андрюша, я очень напугана. Что мне делать? Есть идеи?

– Пока нет, завтра будут. Заеду за тобой в восемь часов.

– Хорошо.

Глава одиннадцатая

Константин Михайлович Ольшанский был слабым человеком. И он об этом знал. Для многих людей молчание – не проблема, они могут быть чем-то недовольны, на кого-то обижаться, затаить зло, могут чего-то не понимать и спокойно жить с этим месяцы и даже годы, не стараясь выяснить отношения и расставить точки над «I». Константин же Михайлович этого не переносил совершенно. Психологи сказали бы, что у него слабая устойчивость к конфликтным ситуациям.

Он уже давно заметил, что с Володей Ларцевым что-то не так. Первое время он гнал от себя неприятные мысли, оправдывая явные огрехи в работе своего товарища недавно пережитой трагедией и искренне надеясь на то, что никто, кроме него самого, этих ошибок не замечает. Но после разговора с Каменской, когда она вслух и не стесняясь назвала вещи своими именами, Ольшанскому стало совсем скверно, хотя Анастасия и выразила намерение "спустить все на тормозах". Константин Михайлович был ей за это благодарен. Но молчать и делать вид, что ничего не происходит, становилось с каждым днем все труднее.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал звонок полковника Гордеева, который попросил следователя не ходить к прокурору с просьбой о продлении сроков предварительного следствия, а вместо этого, несмотря на наличие перспективных версий и ясно обозначившейся фигуры главного подозреваемого, приостановить производство по делу об обнаружении трупа Виктории Ереминой. Ольшанский знал Гордеева много лет и понимал, что за просьбой Виктора Алексеевича стоят очень и очень серьезные аргументы, которые не следует обсуждать по телефону. В иной ситуации он, может быть, и потребовал бы объяснений и веских доводов… Но не теперь. Потому что боялся, что разговор этот уйдет «вглубь» и обязательно коснется первых дней работы по делу, иными словами – Володькиной халтуры. Нет, к этому Константин Михайлович морально готов не был: ведь для полковника и его подчиненных не секрет их с Ларцевым дружба. Значит, придется либо делать вид, что ничего не заметил, и расписаться в своей профессиональной несостоятельности, либо как-то объяснять свою терпимость к недобросовестности майора Ларцева. Поэтому Ольшанский только вздохнул и сдержанно ответил Гордееву:

– Поверю вам на слово, вы меня никогда не подводили. Постановление вынесу в первый же день после новогодних праздников, третьего января как раз два месяца истекут. Устраивает?

– Спасибо, Константин Михайлович, сделаю все, чтобы вас не подвести.

Положив трубку, следователь с досадой бросил на стол очки и закрыл глаза ладонями. Интересно, поделилась ли Каменская своими наблюдениями с начальством? Хорошо, если нет. А если да? Тогда Гордеев, старый хитрый лис, объехал его, Ольшанского, как в народе говорят, на кривой козе.

Полковник понимает, что из-за Ларцева следователь вряд ли полезет на рожон и рискнет задавать вопросы, и по делу Ереминой можно теперь просить все, что угодно, не боясь получить отказ. Что же все-таки затеял Колобок? Не окажется ли, что, зная слабый характер следователя, он обратился к нему с просьбой, не имеющей ничего общего с интересами правосудия?

Очень они были разные – полковник Гордеев и старший советник юстиции Ольшанский. Гордеев твердо верил в профессионализм и честность следователя. Константин Михайлович, напротив, не верил и не доверял никому, всегда помня о том, что даже самый порядочный человек и грамотный специалист – это все-таки только человек, а не мыслящая машина, неподвластная эмоциям и болезням.