Украденный сон

Она еще немного постояла в ванной, потом осторожно прошла в комнату, стараясь, чтобы Леша не увидел ее лица, и встала перед большим, в полный рост, зеркалом. Плечи расправить, спина прямая, подбородок вздернут, все тело — как натянутая струна. Она закрыла глаза, стараясь отключиться от зрительного образа и привести себя в соответствующее душевное состояние. «Люди — грязь, и во имя собственного благополучия ими можно пренебречь. Я не хочу, чтобы обезумевший от горя Ларцев застрелил меня и Чистякова, поэтому я готова предать всех и вся, лишь бы остаться в живых. Мне наплевать на его дочку, но я понимаю, что если с ней что-нибудь случится, мне не жить. Я спасаю себя. И дело я имею только с самым главным, а все эти ларцевы, гордеевы, ольшанские и прочие — такая же шушера, как и те пацаны, которые стерегут меня на лестнице и в подъезде. Шавки, которыми можно пренебречь во имя спасения собственной жизни…»

— Что с тобой? — ошарашенно спросил Леша, увидя свою подругу.

— А что?

— От тебя веет холодом, как из морозильной камеры. И лицо какое-то…

— Какое? — Она не могла позволить себе улыбнуться, чтобы не вывалиться из с трудом созданного настроения.

— Чужое. Вроде твое, а в то же время вроде это и не ты. Снежная королева.

— Так надо. Ладно, я пошла. Сиди тихо, не вмешивайся.

Она уверенно открыла дверь и встала на пороге, не сделав ни одного шага на лестничную площадку. Мгновенно снизу послышался тихий шум шагов, в пролете показалась голова симпатичного блондина с ясными глазами и пухлыми губами. Ангельское личико Настю не обмануло, она сразу заметила и оценила мягкость и гибкость походки, налитую мускулатуру, настороженно напряженную шею. «Десантник», — определила она и вполголоса сказала:

— Подойди ближе.

— Зачем? — так же тихо спросил блондин, но с места не двинулся.

— Я сказала — подойди.

Металла в голосе было достаточно, чтобы охранник послушался. Он поднялся на несколько ступеней, после чего вытащил пистолет и сделал еще два шага.

— Скажи, чтобы мне позвонили, — так же холодно произнесла Настя.

— Кому сказать? — оторопел блондин.

— Не моя забота. Мне нужен Дьяков. Пусть его пришлют.

— Зачем?

— А это не твоя забота. Ты — «шестерка» дешевая, тебе только меня охранять и доверили. Пусть мне позвонят, объясню, зачем нужен Дьяков. Жду десять минут.

Она отступила назад в прихожую и закрыла дверь. Не слишком резко, чтобы движения не казались нервными. Но и не слишком медленно.

— Ася, что происходит? — требовательно спросил Чистяков, преграждая ей дорогу.

— Помолчи, — процедила она сквозь зубы, отстраняя Лешу, и пройдя в комнату, встала у окна.

— Ася!

— Я прошу тебя, не мешай мне. Мне очень трудно сосредоточиться, ты меня сбиваешь, — холодно произнесла она.

Леша ушел в кухню, хлопнув дверью. «Стерва, — подумала Настя, — какая же ты стерва. Но, может, это и к лучшему. Примадонна из провинциального театра. Держись, подруга, извиняться будешь потом. Две минуты прошло, осталось восемь. Мальчонка, который бегал в аптеку, побежал куда-то за угол. Наверное, в автомат, звонить. А может, у него там машина стоит радиофицированная. Проверим, угадала ли я. Наружники, которые отслеживали того человека, который проверял меня в поликлинике, сказали, что он звонил в строго условленное время, но ни с кем не разговаривал. Какая-то хитрая система передачи информации, без личного контакта. Интересно, как эта система сейчас сработает? Если я не права, в течение десяти минут мне позвонят. А что будет, если я права? Забудь о девочке, забудь о Ларцеве, забудь обо всем, ты решаешь задачку, просто математическую задачку, соберись, не волнуйся, ты спасаешь свою жизнь, люди — грязь, они не стоят твоих волнений, думай только о себе. Нет таких слов, как „справедливость“, „правосудие“, „возмездие“, „преступление“, ты забыла эти слова, ты их никогда не знала. Есть ты, есть Чистяков. И есть жизнь. Просто жизнь. Форма существования белка. Четыре минуты. Ты будешь делать все, чтобы угодить им, чего бы тебе это ни стоило. Ты трезво мыслящая женщина и отчетливо понимаешь, что с ними тебе не справиться и поэтому не надо с ними воевать. Их много, а ты одна. Никто тебя не осудит, никто не посмеет тебя осудить. Пять минут…»

Она не отрывала взгляда от окна. Мокрая хлюпающая грязь на тротуарах, мокрая темная одежда на прохожих, грязные брызги из-под колес проезжающих машин. Неужели всего десять дней назад было яркое средиземноморское солнце, белокаменные дворцы, вечнозеленые деревья, синяя вода фонтанов, веселая мама и влюбленный в нее профессор Кюн, неужели всего десять дней прошло с тех пор, как она впервые за много лет почувствовала себя свободной и счастливой?

Кажется, что этого не было вообще. Никогда. Ее жизнь всегда — в холоде, грязи, страхе и боли. Даже если это лето. Даже если не болит спина. Все равно ее жизнь — холод, грязь, страх и боль. Семь минут. Мальчонка бежит обратно. Быстро бегает, сучонок…